Дэвид Селлу - Спасал ли он жизни? Откровенная история хирурга, карьеру которого перечеркнул один несправедливый приговор

Взяв пластиковые миски и тарелки, мы пошли по направлению к очереди. В это время был обед примерно у двухсот заключенных, и пятьдесят уже стояли в очереди перед нами. Многие организованно выстраивались в ряд, но некоторые пробивались в самое начало очереди, и им никто не пытался препятствовать. Мы практически не разговаривали друг с другом, медленно продвигаясь вперед. У двери стоял надзиратель, и, вероятно, именно поэтому большинство заключенных все же терпеливо ждали своей очереди.

— По шесть за раз, — сказал он, когда мы приблизились. Указывая на каждого заключенного, проходящего в дверь, он считал вслух: «Один, два, три, четыре, пять, шесть». Седьмой по счету заключенный пытался пройти мимо надзирателя, но тот остановил его и сказал: «Я сказал по шесть! Ты, мать твою, считать не умеешь? Возвращайся назад и жди своей очереди».

Когда я прошел в помещение, где стояли кастрюли с едой, пришлось снова стоять в очереди из тех, кого впустили до меня. Рядом с кастрюлями стояли три надзирателя, контролировавших размер порций и скорость продвижения заключенных. В это время никто не разговаривал, и, как только я получил еду, мне приказали возвращаться в камеру. Строгое правило этой тюрьмы предписывало принимать пищу исключительно в камере. Как только мы втроем снова оказались в своей камере, большую дверь заперли.

— Все утро коту под хвост, — вздохнул Клайв, когда мы сели есть. Он только что вернулся с утренней работы. Ему позволили зайти в камеру, чтобы взять тарелку и миску, затем он встал в общую очередь. — Я все утро составлял наборы для завтрака.

— Что ты делал? — переспросил я.

— Представь себе большой стол. На нем лежат мешки с пачками хлопьев, саше с сахаром и с сухим молоком. Одна пачка хлопьев заполняет одну миску, то есть составляет порцию на человека, — сказал Клайв и сделал паузу, чтобы наполнить рот едой. — Ты складываешь пачку хлопьев, по пять саше сахара и молока в большой полиэтиленовый пакет и запечатываешь его с помощью специального аппарата. Получается набор для завтрака. За утро успеваешь сделать сотни таких наборов. Мне это до смерти наскучило.

— Мы все работаем по очереди, — сказал Джон. — Возможно, следующим будешь ты, Дэвид. Хотя бы из камеры выйдешь. Пока будешь там, сможешь позвонить.

Позднее я узнал, что привилегией звонить в это время обладают только те заключенные, которые занимаются именно составлением наборов для завтрака.

Мы доели, сбросили остатки в ведро под раковиной, помыли тарелки и выпили кофе, после чего мои сокамерники сбросили обувь, легли на кровати и моментально заснули. Я сел на единственный стул и стал писать очередное письмо домой.

Около 13:30 Джон посоветовал мне одеться, на случай если вдруг сегодня позовут на учебные занятия, работу или в тренажерный зал. Казалось, что отбор проходит случайным образом, потому что на занятия могли позвать одного, двух или сразу всех из нашей камеры. Бывало, однако, что не звали никого из нас. Я сидел на кровати, одетый в спортивный костюм, и ждал.

Сразу после 13:45 в коридоре послышались шаги, звон ключей и приглушенные обращения к заключенным. Шаги и шум стали тише: вероятно, надзиратель отошел на несколько дверей. Он прошел мимо нашей камеры, и стало ясно, что сегодня днем заняться будет нечем.

— Очередной день в чертовой камере, — сказал Клайв.

Дискомфорт, испытываемый из-за необходимости провести остаток дня взаперти, был почти физическим. Места совсем не было, поэтому каждый из нас старался двигаться как можно меньше, не нарушая личного пространства друг друга. Мы практически не вели интересных разговоров, потому что мало что хотели обсуждать. Хотя, конечно, могли бы многое рассказать друг другу.

Все это повторялось практически каждый день, и тишина, неприятный запах, звуки телевизора и полное отсутствие личной свободы были болезненными и унизительными.

Честно признаться, иногда я надеялся заснуть и уже не проснуться.

К 17:00, когда надзиратель открыл дверь нашей камеры, чтобы объявить о начале досуга [17], я просидел в камере 23 часа, за исключением 45-минутной утренней прогулки и 15-минутного стояния в очереди за обедом. Некоторых заключенных не выпускали даже на зарядку. За время, которое можно было провести вне камеры, мне нужно было многое сделать. Я хотел спросить у надзирателей, чего мне ожидать в ближайшие дни и недели. Поскольку нам приходилось стоять в очереди на каждое из занятий, успеть сделать многое было невозможно. Бильярд и настольный теннис были единственными доступными играми.

Я впервые увидел одновременно всех заключенных из своего крыла в одном месте. Было очень тесно, и каждый пытался изо всех сил успеть выполнить задачу, которую поставил перед собой, в ограниченное время. Некоторые заключенные были готовы прибегнуть к словесному запугиванию или применить физическую силу, чтобы добиться желаемого. Мне сказали, что некоторые заключенные собирали свои банды, и враждующие дрались друг с другом. Я также заметил, как мало было рядом с нами надзирателей, и это беспокоило. Всего пять надзирателей следили за сотнями заключенных. В этой напряженной обстановке было очевидно, что тюрьма переполнена. Еще больше беспокоило то, что вечером должны были привезти еще заключенных, и я не представлял, куда их разместят.

Я чувствовал себя незащищенным, тревога усугублялась тем, что надзиратели не предоставляли практически никакой информации. Я понятия не имел, что для меня запланировано. Часто утром и днем я одевался и ждал, что меня позовут на работу или обучение, но этого не происходило. Я вспоминал слова своего барристера о том, что проведу в тюрьме категории «А» всего несколько дней и потом меня перевезут в тюрьму открытого типа. Когда я наконец завладел вниманием надзирателя, все обсуждаемое нами слышали другие заключенные. Ни о какой приватности речи не шло. На все мои вопросы о ежедневной активности и переводе в другую тюрьму следовала реакция: «Подайте заявление». Большинство поданных мной заявлений не были даже рассмотрены, а если и были, то никакой реакции не последовало. Меня предупредили, что, если писать слишком много заявлений, я буду считаться в лучшем случае надоедой, а в худшем — нарушителем порядка, что неизбежно повлияет на статус в системе СЗП. Множество раз надзиратели ложно обнадеживали, обещая рассмотреть мои заявления, но когда я возвращался за ответами, игнорировали меня.

Обычно во время досуга люди объединялись в группы. У меня не было времени играть в пул или настольный теннис, к тому же из-за тюремной иерархии только избранные допускались к игровым столам. Когда я закончил принимать душ, было уже 18:45, и заключенным нужно было снова расходиться по камерам. Из прошедших суток мы провели взаперти почти 22 часа. Впереди нас ждала тяжелая ночь.