Макс Пембертон - Доверьтесь мне. Я – доктор

Старая Кошелка резко его перебила.

– Мистер Гудман, у вас в кишечнике дыра. Если мы немедленно не сделаем операцию, в течение нескольких часов вы умрете. Вы и так можете умереть, но без операции ваши шансы выжить равны нулю.

Молодец, Кошелка, умеешь ты быть деликатной! Мгновение он колебался.

– Ах, боже мой, вот уж действительно некстати.

Я молчал, пораженный таким невиданным альтруизмом.

Кто-то договорился, чтобы его жену тоже доставили в госпиталь, а мистера Гудмана увезли в операционную. Я продолжал принимать пациентов в отделении скорой помощи, пока Старая Кошелка и мистер Прайс оперировали его.

На следующий день я увидел мистера Гудмана во время обхода. Он все еще был без сознания; из операционной его отвезли прямиком в реанимацию. Я стоял в ногах кровати, когда хирурги обсуждали операцию и заглядывали в его карту.

– Рак разъел все внутри. Резекция в целом удалась. Но шансов у него, скажем прямо, совсем мало.

На следующем обходе он был в сознании, но, когда вытащили трубки, у него возникли трудности с дыханием, поэтому ему сделали трахеостомию. По этой причине он не мог теперь говорить. Он лежал спокойно и глядел в потолок, пока доктора изучали его снимки и результаты анализов. Я делал отметки в карте, Суприя записывала дальнейшие распоряжения. Мистер Прайс рассказал пациенту об опухоли, которую у него обнаружили.

– У вас есть какие-нибудь вопросы? – спросил он в конце.

Мистер Гудман стал медленно показывать буквы на ламинированной карточке с алфавитом: К.Т.О.У.Х.А.Ж.И.В.А.Е.Т.З.А.М.О.Е.Й.Ж.Е.Н.О.Й.

Часть меня хотела взять его за плечи и потрясти, чтобы он начал, наконец, думать и о себе. Но другая часть готова была ему аплодировать за эту искреннюю, не напоказ, преданность и надежность.

В выходные у мистера Гудмана развилась пневмония, и сегодня, еще до обхода, он скончался. Суприя подписала свидетельство о смерти, пока я готовил к обходу тележку с картами. Все его дела, все заботы, хлопоты – все завершилось. Рассеялось как дым. Кому-то придется сообщить о его смерти жене, которую, скорее всего, определят в дом инвалидов. И правда, ужасно некстати.

Вторник, 13 января

Я ухожу. Точнее, таков план. Сегодня день рождения моего друга, и, если уйду вовремя, я еще успею на праздник, но воплотить этот план в реальность – задача не из легких. Я бы сказал, что побег из тюрьмы Кольдиц – пустяк по сравнению с ней. За 6 месяцев работы врачом я еще ни разу не уходил сразу по окончании смены.

Поскольку в иерархии я в самом низу, планктон в медицинской пищевой цепочке, старшие доктора считают нормальным появиться в отделении, когда я уже надеваю пальто, и выдать мне список дел, с которыми надо управиться до завтрашнего утреннего обхода. Хоть это и повторяется ежедневно, каждый вечер я убеждаю себя, что сегодня будет по-другому, и что я уйду вовремя.

Конечно, так быть не должно. Правительство наложило ограничение на количество рабочих часов для интернов. Теоретически идея была грандиозной, в конце концов, кто захочет, чтобы ему ставил в вену катетер человек, отпахавший до этого девяносточасовую рабочую неделю? Но, к несчастью, правительство забыло распорядиться об увеличении числа докторов, поэтому на практике получается, что интерны работают не меньше, чем до того, а оплата им идет за сокращенный график.

Неважно, сколько и с какой интенсивностью я тружусь в течение дня, можно гарантировать, что в шесть часов, когда я соберусь домой, что-нибудь произойдет. Так всегда бывает. Даже если переделать гору дел, все равно останутся какие-то просьбы от медсестер, пациентов или их семей. Стоит мне поспешно направиться к светящейся табличке «ВЫХОД» над главной дверью, как со всех сторон летят призывы о помощи: «Вы не могли бы это подписать?», «Можешь по-быстрому взглянуть на этого пациента?», «Доктор, скажите, как дела у моей мамы?». Требуется немалая хитрость, чтобы просто добраться до дверей. Я уже думал подвести под одну из стен подкоп, воспользовавшись судном, но хирургическое отделение находится на третьем этаже. Покидая больницу, необходимо избавиться от всех примет своей профессии: стетоскоп, неосмотрительно оставленный на шее, практически гарантирует, что вам больше не увидеть света дня. Я пытался даже имитировать хромоту, чтобы спокойно добираться от здания до парковки.

Сегодня, уходя, я поймал на себе взгляд миссис Уиткомб, а когда оглянулся, она обратилась ко мне. Пришлось развернуться и подойти к ее кровати. Она пролежала в отделении около месяца: восстанавливалась после операции по поводу рака кишечника. Муж ее умер в прошлом году, и она чувствовала себя одиноко.

– Без него дома так тихо, – сказала она, а потом спросила, можно ли ей еще задержаться в госпитале. Хотя с точки зрения хирургии лечение завершено, есть еще немало возможностей облегчить ее состояние, прежде чем она отправится домой, но все равно рано или поздно ей придется покинуть ставшую привычной больничную среду, так что я сижу и беседую с ней, делая заметки в ее карте.

– Уверена, вам есть куда сейчас пойти, – внезапно говорит она, и я, глянув на часы и вспомнив о вечеринке, прощаюсь и бегу.

Наконец-то вырвавшись из здания, хромаю по парковке. Стетоскоп надежно спрятан у меня в рюкзаке.

Среда, 14 января

Руби сегодня не ночевала дома. Наверняка была с Любимчиком. Знаю, многие заподозрили бы ее в том, что она пытается за его счет перепрыгнуть пару ступеней на карьерной лестнице, но сам я уверен – Руби не такая. Хирургия – один из последних бастионов мужского доминирования, и женщине нелегко проникнуть в этот мир. Любимчик Домохозяек мог бы ей помочь в плане карьеры и наверняка использует этот факт для своей выгоды. Надеюсь, Руби знает, что делает. Заговаривать с ней об этом бессмысленно: стоит мне начать, как она меняет тему. Я ни за что не поверю, что она действует из корыстных соображений, а вот насчет него сомневаюсь.

Четверг, 15 января

– Куда поедешь в отпуск, Макс? – спрашивает Труди, протягивая мне пирожное с марципаном.

Я совершенно забыл, что ухожу в отпуск. У меня не было времени что-нибудь спланировать. Я не виделся с друзьями с тех пор, как начал работать, не перезванивал знакомым, не общался с родственниками. Сейчас я исполнен решимости все это наверстать. Иначе весь отпуск пролежу в кровати, слушая радио.

Пятница, 16 января

Последний день перед отпуском. Чувство, которое я сейчас испытываю, не сравнится ни с какими другими – это чистый незамутненный экстаз. На мгновение мне становится стыдно за то, что остальным придется выкручиваться без меня, пока я буду расслабляться. Но стыд тут же исчезает. Машу рукой Руби, которая остается дежурить.