Макс Пембертон - Доверьтесь мне. Я – доктор

– Один из плюсов положения интерна в том, что эти решения принимаем не мы, – успевает закончить Руби, прежде чем у нее срабатывает пейджер. Это «печеночное» отделение: один из пациентов выдернул капельницу и рвется на волю, собираясь пойти в паб. – Ну, ему не надо волноваться, что печень откажет. Я сейчас его растерзаю собственными руками, – рычит она, выбегая из дежурки.

Суббота, 7 февраля

Без Флоры в квартире до странности тихо. Ее отсутствие еще заметней из-за того, что Руби куда-то пропала на все выходные. Я-то надеялся, что теперь, когда мы перешли в терапию, ее увлечение Любимчиком Домохозяек постепенно затухнет и отомрет. Но нет. Собственно, оно стало еще очевиднее, потому что теперь они считают, что не обязаны его особенно скрывать. Ну или Руби так считает.

Вчера мы вместе ходили в буфет, и пока я стоял в очереди, Руби заметила его за одним из столов, где сидели еще медсестры, взяла свой поднос и направилась к ним. Со своего места я видел, как он смотрел на нее, пока она спрашивала у всех, можно ли ей присоединиться. Любимчик – поклясться могу! – отчаянно паниковал. Он по-быстрому затолкал в рот то, что оставалось на тарелке, а как только она присела, встал, собираясь уходить.

– Пока, – застенчиво улыбнулась она, когда он забирал поднос. На мгновение мне показалось, что он вообще ее проигнорирует, но вместо этого он принужденно улыбнулся и спешно пошагал прочь.

Руби, залившись краской, пересела за столик ко мне; ни один из нас не стал обсуждать того, что произошло. Мы заговорили о нашей новой работе, но тут Руби внезапно меня перебила:

– Он же не стыдится меня, правда? Как ты считаешь?

Она пристально посмотрела мне в глаза, а потом, смутившись, перевела взгляд на тарелку.

– Нет, ни в коем случае, – ответил я совершенно искренне. Я правда не думаю, что он стыдится ее. Просто подозреваю, что она ему наскучила и он не хочет, чтобы другие узнали об их отношениях, ведь это помешает ему закрутить с кем-нибудь еще. Пожалуй, ему действительно стоит постыдиться. Самого себя.

Воскресенье, 8 февраля

Неожиданный визит сестры, до тошноты здоровой и полной сил – никакого сравнения с моим видом мертвеца, восставшего из могилы. Она ворвалась к нам в двери и сидела за кухонным столом с чашкой чая.

– Привет, что это ты тут делаешь? – спросил я, удивленный. – Все в порядке?

– О да, в полном. Разве нужна причина чтобы навестить старшего братишку?

Я поглядел на нее с прищуром. Похоже, сейчас начнется.

– Ну, – начала она, – что-то горло побаливает, вот я и подумала, чего идти к врачу, когда у меня есть большой и умный брат, который мог бы…

Я заварил себе чай и со вздохом уселся напротив нее.

Понедельник, 9 февраля

Я понимаю, что что-то случилось, когда Льюис проходит мимо меня чересчур быстро, глядя в пол и не говоря ни слова. Поскольку он не поднял головы, я не уверен, видел он меня или нет. Зову его, но он не оглядывается и не замедляет шаг, а лишь коротко взмахивает рукой в знак приветствия. Мгновение стою на месте, колеблясь. Может, стоит его догнать?

Льюис – один из самых дружелюбных людей в госпитале. Все его знают и любят, потому что у него всегда есть на тебя время, будь ты хоть консультант, хоть простой санитар. Он искренне интересуется чужой жизнью, но не с въедливостью сплетника, а как человек, который по-настоящему пытается понять другого и войти в его положение. Все, кто когда-нибудь сталкивался с медициной, знают, что хороший врач – это не тот, кто много знает, а тот, кто умеет общаться с людьми.

Льюис дает каждому пациенту почувствовать себя уникальным, как будто он – только его врач и больше ничей. Поэтому я сильно удивляюсь, когда, глядя ему вслед, получаю вызов от медсестры из его отделения.

– Но Льюис ведь только что вышел от вас, – протестую я.

– Макс, просто иди сюда, – отрезает медсестра на другом конце.

Я знаю, что с сестрами спорить не стоит, поэтому вешаю трубку и отправляюсь в отделение. Сестра встречает меня с холодком и говорит так тихо, что я едва ее слышу.

– Мистеру Оуку на второй койке надо поставить в вену катетер и взять кровь на анализ, – сообщает она, протягивая мне лоток со всем необходимым. Часть инструментов уже открывали.

– Кто-то пытался это сделать до меня? – спрашиваю ее, пытаясь разобраться, почему меня вызвали к чужому пациенту.

– Да, Льюис, но…

Она замолкает и переводит взгляд на мистера Оука, который сидит в кресле возле своей кровати и читает газету.

– У него не получилось.

Так, если у пациента сложные вены и если Льюис не смог поставить катетер, то я не справлюсь и подавно. Делать нечего, представляюсь мистеру Оуку. Он тепло улыбается.

– Спасибо, что пришли. Мне надо поставить в вену эту маленькую трубку.

Он откладывает газету и закатывает рукав. Я распечатываю иглу и перетягиваю ему руку жгутом. Попутно замечаю, что на коже нет следов от неудачных попыток, и понимаю, что Льюис даже не пробовал взять у него кровь.

Вводя иглу, отвлекаю мистера Оука вопросами о том, как давно он лежит в больнице, кем работает, женат ли и есть ли у него дети. Игла легко проскальзывает в вену, я подсоединяю шприц и втягиваю в него кровь. Закрепляю катетер полоской пластыря.

– Ну вот и все. Сейчас придет сестра и поставит вам капельницу, – говорю я, убирая лоток.

– Большое спасибо, вы очень добры. Мне не хотелось поднимать шум, но, сами понимаете… – улыбается он с заговорщицким видом.

Смотрю на него с недоумением.

– Извините?

– Тот другой доктор, ну, вы понимаете… мне не хотелось поднимать шум, но я не мог допустить, чтобы он ко мне прикасался, правда. Я спросил, есть ли другой врач, кто может взять кровь, но сестра ответила, что другого нет. Естественно, она обманывала. Я видел тут кучу белых докторов.

Он состроил гримасу. Я почувствовал, как лицо мое налилось краской. Попытался открыть рот, но слова не шли. Наверняка я просто ослышался. И тут на меня накатил гнев. Мы что, вернулись на полвека назад? Да как он смеет?! Кто он вообще такой?! Я взбешен, ведь из-за моего цвета кожи он решил, что я сейчас соглашусь с ним! Тот факт, что я поддержал его расистские поползновения, исполнив то, о чем он просил, пускай и неосознанно, выводит меня из себя.

– Этот врач гораздо лучше меня, – говорю ему и выхожу из бокса.

И где же разгневанная тирада? Где весь мой яд? Прохожу мимо сестринского поста, низко склонив голову от стыда.

– Ужасный человек, – говорит медсестра.

– Если он не хочет, чтобы его лечил чернокожий врач, следует указать ему на дверь, – отвечаю ей, все еще неспособный выразить словами свои истинные чувства.

– Надеюсь, вы так ему и сказали, – замечает медсестра.

Запнувшись на мгновение, отвечаю: