Макс Пембертон - Доверьтесь мне. Я – доктор

Мы сидим с ней за кухонным столом, как в старые добрые времена, и вспоминаем учебу на медицинском факультете. Флора терпеть не может свою новую работу, и в глубине души я этому рад. Однако не хотелось бы превратить совместный уикенд в соревнования по самоуничижению. Надо прекратить думать о работе. Поэтому я прерываю ее сетования.

– Все будет хорошо. Не волнуйся, все знают, что первый год – самый тяжелый, и его надо просто пережить, а потом все наладится, – повторяю заученные фразы, словно автомат.

Я подозреваю, что Флору, как и меня, они нисколько не убеждают, но она этого не показывает.

– Будем надеяться, – отвечает она со вздохом.

Потом встает заварить нам чай и, обернувшись ко мне, сообщает:

– Знаешь, я больше не думаю о мертвецах.

– Каких мертвецах? – переспрашиваю я, предполагая, что это начало какой-то шутки.

– О мертвецах – всех тех, кого мы видели мертвыми и умирающими. Я больше не думаю о них. Они постоянно меня преследовали с тех пор, как я начала работать. Но теперь я практически о них не вспоминаю. Это просто… ну, часть нашей работы. Они умерли – и дело с концом. Я из-за них не расстраиваюсь.

В ответ я медленно киваю головой. Мне понятно, что Флора имеет в виду. На работе нас окружают страдающие, больные люди. Но в какой-то момент к страданиям вырабатывается иммунитет. Ты перестаешь фокусироваться на них. Я вспоминаю, как нам с Льюисом пришлось освидетельствовать ту мертвую женщину – ее имя давно стерлось из памяти, – и мы были по-настоящему потрясены. Сейчас это для меня просто часть работы, нечто, на чем больше не фиксируется мой эмоциональный радар. За неделю я осматриваю примерно пять трупов. Кого-то я знал, кого-то нет. Больше они не производят на меня того впечатления, что раньше.

– По-моему, это тревожный сигнал, – продолжает Флора. – Разве нормально так бесстрастно относиться к тому, что люди рядом с тобой умирают? Я не хочу превратиться в бессердечного монстра, которому плевать на подобные вещи.

Снова киваю головой. Это одна из сторон, которая мне не нравится в нашей работе – медленное, незаметное ожесточение сердца. Проникновение в него цинизма и равнодушия. Поначалу меня тревожило, что я слишком переживаю из-за смерти пациентов. Теперь тревожит, что я переживаю недостаточно.

Воскресенье, 7 марта

Сегодня мы с Флорой идем за покупками. Мне ничего не надо, но это не мешает скупать все подряд. Зато на целый день я забываю о работе. Потом, когда мы стоим на светофоре, чтобы перейти дорогу, вместе с зеленым светом срабатывает звуковой сигнал, и оба мы инстинктивно тянемся к своим пейджерам, прежде чем осознаем, что у нас выходной.

Понедельник, 8 марта

– На что жалуетесь? – спрашиваю я.

Мэтью примерно моего возраста, со спутанными темными волосами и легкой небритостью на лице. Порой он ведет себя немного странно, но в целом очень вежлив и обходителен. Сейчас он сидит с сигаретой в телевизионной комнате и беседует с другими пациентами.

– Мне одиноко, – отвечает он.

Вообще, когда меня вызывают к больному, и я спрашиваю, на что он жалуется, то ожидаю получить (помоги, боже!) более-менее однозначный ответ. Если ответ не совсем однозначный, я назначаю анализы и снимки, то есть хотя бы начинаю разбираться с проблемой. Мэтью положили в больницу, потому что у него развился диабет от лекарств, которыми лечат его шизофрению. Состояние удалось быстро стабилизировать, и теперь он дожидался, когда освободится койка в психиатрии. Однако сестры стали замечать, что он сам на себя не похож, и забеспокоились: Мэтью держался отстраненно, подолгу лежал в кровати, а посреди ночи мог вдруг разрыдаться. Я все-таки надеялся, что его проблема медицинского характера, например, расстройство желудка. Выписываем таблетки, начинаем лечение, все улыбаются, клиент счастлив. Но оказывается, ему одиноко.

Я понимаю, что он чувствует. И не только потому, что Руби в отъезде; в любом случае, у нее теперь есть Любимчик Домохозяек. Просто у меня уже давным-давно нет ни сил, ни времени общаться с людьми. Такое ощущение, что жизнь проходит мимо. Временами мне тоже одиноко. Правда, меня отчасти утешает факт, что одиночество испытывают все вокруг.

У Мэтью нет друзей. Я перебираю кое-какие варианты, которые он мог бы попробовать после выписки: разные клубы и группы. Но он лишь качает головой. Мэтью не глуп: он знает, чем занимаются другие в его возрасте. Знает, что они не слышат голосов и им не колют тяжелые лекарства, подавляющие психоз. То, что ему нужно, я выписать не могу. Не могу предоставить ему готовую компанию друзей, которые примут его таким, какой он есть: молодым парнем, который играет в футбол, смотрит « Слабое звено» (никто не совершенен), любит ходить на концерты и болеет шизофренией. Психические заболевания влекут за собой одиночество и изоляцию; как врач, я ничего не могу с этим поделать. Серьезное, длительное психическое расстройство – это, по сути, пожизненный приговор. Такие люди не вписываются в общество, они ненормальные, и окружающие стараются держаться от них подальше.

– А как насчет других пациентов из нашего психиатрического отделения? Подружились вы с кем-нибудь? – спрашиваю я.

– Там нет никого моего возраста, да и симптомы у них другие, – отвечает он. И добавляет, понизив голос:

– Они же все сумасшедшие!

И правда: почему они должны стать друзьями, если единственное, что их объединяет, это психическое нездоровье?

– А вы будете моим другом? – вдруг обращается он ко мне.

Кажется, такой вопрос мне еще никогда не задавали. Я и хотел бы ответить «да», но это будет с моей стороны не только непрофессионализмом, но и ложью. Мы не можем быть друзьями, потому что я – его доктор. Отношения пациента и врача строятся на том, что врач сохраняет отстраненность.

Мэтью заранее знает, что я ему отвечу; прежде чем я нахожу нужные слова, он вздыхает и переводит взгляд в окно.

– Больше всего мне хочется быть нормальным, – шепчет он.

И я с трудом сдерживаюсь, чтобы не сказать ему, что чувствовать себя одиноким – совершенно нормально.

Среда, 10 марта

Руби вернулась! Загорелая до черноты, поздоровевшая, с кучей кубинских сувениров. Я тронут тем, что она обо мне не забыла: со дна чемодана она вытаскивает большую коробку сигар. Вообще, я не курю сигары, но счастлив получить подарок.

– Как думаешь, ему понравится? – улыбается она.

– Кому? – переспрашиваю с глупым лицом, прежде чем понимаю, что речь о Любимчике Домохозяек, о ком же еще!

Я-то надеялся, что она утешится с каким-нибудь молоденьким кубинцем, но не тут-то было.

– Я ужасно по нему скучала весь отпуск. Постоянно думала о нем, – начинает она.

– Ты уже позвонила ему сказать, что вернулась? – спрашиваю ее, гадая, продолжаются их отношения или нет.