Макс Пембертон - Доверьтесь мне. Я – доктор

– Ой нет, он не любит, когда его беспокоят после пяти. Если надо, он сам мне звонит. По вечерам он очень занят, его нельзя отрывать. У него мама болеет, и ему приходится ей помогать, ну и все в таком духе, – объясняет Руби.

Просто поразительно: даже такая умница, как она, становится слепой, когда дело касается этого парня.

Пятница, 12 марта

Любимчик Домохозяек присоединяется к нам с Руби на перекуре. Теперь, когда с хирургией покончено, я больше не стараюсь делать вид, что он мне нравится – любезность, до которой он в мой адрес никогда не снисходил. Киваю головой, когда он здоровается с Руби, игнорируя меня.

– А как там ваша новая интерн? – невинно интересуюсь я. – Это ведь девушка, да? Похоже, вы всегда выбираете себе интернов женского пола.

Он делает вид, что не слышит, а Руби пронзает меня взглядом. Ладно-ладно, буду держать себя в руках, хотя бы ради нее. Пару минут стою молча, пока Любимчик посылает мне почти осязаемые волны недовольства, намекая, чтобы я скорей ушел. Однако я решительно настроен остаться: если не для того, чтобы защитить Руби, то хотя бы чтобы его позлить.

Он стоит ко мне вполоборота, и со своего места я хорошо вижу руку с сигаретой, свисающую вниз, и нежные завитки табачного дыма. Рассматривая их, перевожу взгляд на его пальцы и тут замечаю на одном бледную полоску. Приглядываюсь повнимательней, пока они негромко разговаривают о проведенном раздельно отпуске и о том, как друг по другу скучали. Он поднимает руку, и я снова вижу след. Светлая тонкая полоса вокруг основания пальца выделяется на фоне свежего загара.

Мне никогда не приходило в голову, что Любимчик может быть женат. Я-то думал, что он просто гулена, неспособный пропустить ни одной юбки. Размышляю о том, знает Руби про его жену или нет, и с упавшим сердцем гадаю, говорить ли ей.

Суббота, 13 марта

– Я не могу ей сказать! Она меня убьет, – заявляю я.

– С какой стати ей тебя убивать? Ты же не виноват, что у него жена. Ей обязательно надо знать. Взгляни на это так: если она выяснит все сама, а потом поймет, что ты знал, то точно тебя убьет и будет права, – говорит Флора по телефону.

Если бы Флора по-прежнему жила с нами, то, я уверен, мне как-нибудь удалось бы ее убедить, что рассказать Руби про Любимчика – ее моральный долг. Но сейчас я один.

– Мне не хочется! – хнычу в трубку.

– Слушай, я не могу сейчас говорить, у меня дежурство. Бога ради, будь мужчиной! Что самое худшее может с тобой случиться? – заканчивает Флора.

– Ладно-ладно, я ей скажу, – сдаюсь я, – завтра.

Воскресенье, 14 марта

Руби смеется мне в лицо.

– Женат? – спрашивает она между взрывами хохота. – Так ты это хотел мне рассказать? И все?

Молчу, недоумевая. Это не тот ответ, которого я ожидал.

– Это и был тот важный разговор, из-за которого мы не пошли в кино? – продолжает она.

Начинаю чувствовать себя оскорбленным: моя попытка спасти ее от порочной связи с женатым мужчиной только что потерпела крах.

– Говоря по правде, я немного удивлен, что ты так легко это восприняла. Мне казалось, ты у нас феминистка, с жесткими принципами, разве нет? – отвечаю с упреком, сознавая, что бью ниже пояса.

– Если хочешь знать, он сам мне сказал, что женат. А еще, если хочешь знать, они разводятся. Доволен? Так что больше не суй нос не в свои дела!

С этими словами она встает, убегает по лестнице наверх, и остаток дня мы с ней не разговариваем.

Конечно, могло быть и хуже. По крайней мере, передние зубы у меня все на месте.

Вторник, 16 марта

– Вы с Руби что, не разговариваете? – спрашивает Льюис.

Я пронзаю его взглядом.

– И с чего у тебя сложилось такое впечатление? – сардонически отвечаю вопросом на вопрос.

– С того, что она зашла в буфет, увидела тебя и села на другом краю зала, с новичками.

Я вздыхаю.

– Ну да, она на меня злится.

Рассказываю Льюису историю с Любимчиком Домохозяек.

Льюис смотрит на меня с недоумением.

– Он точно женат. И вовсе не разводится. Если только не надумал за вчерашний день.

– А ты откуда знаешь?

– Марк ходил с ним и его женой в воскресенье на какой-то банкет в Королевском колледже. Его жена беременна. Не собирается он ее бросать.

Я совершенно сбит с толку.

– Погоди, кто такой Марк?

– Марк Палаши – он мне рассказал, что она беременна, а Любимчик поклялся ей больше не путаться ни с кем на работе. Она знает о его интрижках. Хотя не думаю, что ей известны подробности и, уж тем более, размах.

Он делает паузу, чтобы отпить глоток чаю.

– Руби надо бы быть осторожней. Вряд ли она готова к роли запасного аэродрома, но эта роль – единственно возможная.

Я гляжу на Льюиса с надеждой. Он высоко задирает бровь.

– О нет. Ни за что. Меня ты не втянешь. Сам ей говори. Я не буду, – мотает он головой.

– Но это твой долг как друга! Как коллеги!

– Ни за что на свете, Макс! Ты ее лучший друг, тебе и говорить.

Я открываю рот, но тут понимаю, что Льюис прав. Закрываю рот обратно и вздыхаю.

– Она со мной не разговаривает. Считает, что он просто мне не нравится и что я ему завидую, типа он такой знаменитый, востребованный доктор и тому подобное. Она не станет меня слушать.

– Станет-станет, просто надо выбрать момент, – отвечает Льюис.

Потом он встает.

– Только не говори, что узнал все от меня. Мы с Марком не хотели бы в этом участвовать, – с этими словами Льюис возвращается к работе, оставив меня одного за столом и Руби, молчаливо сидящую на другом конце зала.

Четверг, 18 марта

– Мы просто хотим жить спокойно, Макс, – сказала мне молоденькая медсестра пару дней назад.

– Не понимаю, в чем проблема, – прерывает мои воспоминания старшая сестра отделения.

Про себя я любя называю ее «Алебардой», но вслух этого, конечно, ни за что не произнесу. Она внушает ужас всем интернам, которым доводится с ней столкнуться. Вот про кого точно не скажешь, что она «лает, да не кусает»: еще как кусает, а лает с ожесточенностью целого собачьего приюта.

Из недр отделения до меня долетают крики миссис Линвуд. Они действительно раздражают, тут я с ней согласен.

– По правде, я мало что могу сделать, – обороняюсь.

– Вколите успокоительное и дайте нам выполнять свою работу, – отвечает Алебарда.

Подобных стычек я старательно избегал с самого начала работы. Сестры этого отделения бессчетное количество раз выручали меня из затруднительных ситуаций с больными, поэтому разыграть сейчас карту «вы сестра – я врач» будет нечестно.

Персонал уже на стены лезет от непрерывных криков миссис Линвуд, поэтому меня вызвали, чтобы дать ей успокоительное. Но я должен действовать в интересах пациентов, а не персонала. Это этическая дилемма, и я уже не могу понять, что будет правильно, а что нет. Ощущаю ужасную усталость. А еще злюсь из-за того, что, даже если решусь подставиться под удар и откажусь колоть успокоительное, миссис Линвуд меня не поблагодарит. У нее тяжелое старческое слабоумие. Она даже не поймет, что я сделал, точней, чего не сделал. Мало того, интерны в работе полностью зависят от среднего медицинского персонала, и если поссориться с медсестрами, они покажут тебе небо в алмазах. С некоторыми моими друзьями так уже бывало.