Дмитрий Правдин - Байки бывалого хирурга [litres]

– Недоступна, – не своим голосом вслух произнес Егоров, отнимая от правого уха мобильный телефон. – Похоже, отключила.

– Так, Александр Федорович, надо определяться. Вызываем полицию?

– Возьмите. – Он протянул главному врачу белый конверт, полученный утром от Ирины Семеновны, и тяжело вздохнул.

– Отдайте секретарше, – главный врач вернул Егорову подписанное заявление, – можете еще две недели отработать. По закону.

Александр Федорович чуть заметно кинул в ответ, взял дрожащей рукой лист бумаги и, не прощаясь, вышел из кабинета. Обида душила его, но он постарался взять себя в руки: жизнь продолжается, несмотря ни на что. Надо искать новую работу. Время еще есть.

– Ну что, я свое слово сдержал, – ухмыльнулся разговаривавший в это самое время по телефону главный врач. – Две недели он еще отработает. Пускай мужик хоть копеечку какую заработает. По закону положено. Мы же уважаем закон? Хорошо, вечером в сауне расскажу подробности. Нет, никто ничего не заподозрит. Разыграли все, как по нотам. Ладно, до вечера.

Тот, с кем он только что сейчас разговаривал по телефону, пока еще не догадывался, что у больной Поляковой девичья фамилия и отчество были точно такие же, как и у главного врача.

Еле дождавшись, когда последние студенты покинут учебный класс, Уваров торопливо захлопнул за ними входную дверь и заметно дрожащей рукой только с третьей попытки, всунув ключ в замочную скважину, провернул его на два оборота. Фу-у, наконец-то он остался один, и теперь можно, никого не таясь, задозироваться…

Он обожал это слово: «задозироваться». Не ширнуться, не уколоться, а именно задозироваться. Он сам его придумал и сам же услаждал свой слух его произношением. Когда ему становилось хорошо, и если рядом никого не оказывалось, тогда он медленно, смакуя каждую букву, проговаривал: задозировался. А когда нечем было поднять свой жизненный тонус и самочувствие оставалось желать лучшего, он начинал прокручивать в голове: чем бы задозироваться, чем бы задозироваться?

Он отлично помнил тот день, когда впервые попробовал промедол. Да, это был именно промедол. Он, тогда просто Толик Уваров, студент четвертого курса лечебного факультета медицинского института, то ли от скуки, то ли от чрезмерного любопытства решил на себе испытать действие наркотического препарата.

Толя Уваров – сын профессора кафедры факультетской хирургии Владилена Марковича Уварова, мог бы и вовсе не работать. Денег на беззаботную жизнь всегда ему хватало. Ленинский стипендиат, круглый отличник, гордость курса, плюс баловень судьбы: папа известный и уважаемый в городе и за его пределами хирург, профессор. Будущее у Толика расписано по полочкам на многие годы вперед. Еще каких-то полтора года и диплом на руках. А там ординатура, аспирантура, кандидатская, после докторантуры и докторская диссертация в кармане. Толик сразу после третьего курса, когда все однокурсники только проходили медсестринскую практику, он в клинике отца многим на зависть сам прооперировал несколько человек с острым аппендицитом и грыжами передней брюшной стенки. Начал развивать мануальные навыки.

Толик рос смышленым парнем: еще в шесть лет он бегло говорил и читал на двух европейских языках: английском, французском. Его бабушка, заведующая кафедрой иностранных языков в педагогическом институте, была просто помешана на творчестве Набокова. Ей нравилось читать в подлиннике его произведения, причем те, что написаны им уже как американским писателем. И внука своего старалась воспитывать как в свое время воспитывали маленького Володю Набокова: день он говорил исключительно на английском языке, день на французском, день на русском, затем всё по новой. Причем особенный упор делался на правильное произношение. С таким воспитанием можно было сибаритствовать с младых ногтей и не познавать непростой доли обычных советских людей.

Однако Толик черной работой не гнушался и справедливо решил, раз уж сознательно пошел в медицину, то изучить ее следует по вертикали, так сказать, с самого низа. На втором курсе он санитарил в оперблоке, отмывая от крови использованные инструменты и намывая до зеркального блеска забрызганный человеческими выделениями пол. А после третьего курса повысил ступень развития: устроился медбратом в отделение экстренной хирургии. И не из-за денег он там работал, разумеется, нет, в них он как раз особо и не нуждался. Он осваивал профессию медика от простого к сложному.

Надо отдать должное, что свои обязанности санитара, а после и медбрата он выполнял добросовестно и честно: не халявил и не увиливал ни от какой самой грязной и неприятной работы. Многому зато научился и освоил. Теперь он без труда делал все виды уколов, умело ставил капельницы, мочевые катетеры и желудочные зонды, вполне профессионально промывал желудок и при помощи клизмы очищал кишечник.

Толик верно считал, что настоящий хирург сам должен знать и уметь делать все то, что делает санитарка и медсестра хирургического отделения и операционного блока. Для того чтоб спрашивать с младшего и среднего медперсонала, нужно досконально разбираться в их работе. Такую тогда он сам себе поставил задачу и с честью ее выполнил.

Многие на курсе тогда крутили пальцем у виска: мол, что-то у профессорского сынка совсем крыша протекала – зачем он драит полы в залитой кровью и другими биологическими жидкостями операционной, да ставит клизмы старым маразматичным бабкам да дедам, очищая их переполненные кишечники от каловых завалов. Ведь не царское это дело ковыряться откуда ноги растут. Шел бы тогда в медучилище, а не в институт. Но дальше шушуканья за его спиной разговоры эти не шли. Во-первых, Толик весьма остер на язык, а во-вторых, он парень довольно крепкий и к тому же КМС по боксу и за словом в карман не полезет.

В то морозное ясное утро, когда короткий зимний день стремительно ворвался на хирургическое отделение через заиндевелые наполовину окна ярким солнечным светом, Толик заканчивал делать уколы послеоперационным больным. Приоткрыв покрытую льдом форточку, он почувствовал живительный прилив свежего воздуха, а вместе с ним к нему вернулось и хорошее настроение, омраченное поначалу опоздавшим на работу напарником.

Пятикурсник Пахомов являлся ярым врагом трудовой дисциплины. И в отличие от Толика на работу ходил не за интерес, а исключительно за деньги. Он хронически в них нуждался, поэтому трудился сразу в двух местах и подумывал о третьем. Пока лишь корпел медбратом здесь, в отделении экстренной хирургии, да еще в травматологии, что двумя этажами ниже. Имея по двадцать с лишним дежурств в месяц, он всюду опаздывал и никуда не поспевал, и еще как-то, в промежутках между дежурствами, умудрялся худо-бедно учиться в институте. Правда, в отличниках никогда не ходил, в хорошистах, впрочем, тоже.