Рене Претр - Там, где бьется сердце. Записки детского кардиохирурга

Это был один из самых прекрасных праздников Рождества в моей жизни.

Наши метания отзывались и в наших жестах. Хасан ковырял ногой камешек, Барбара покусывала губу, Доминик переминался с ноги на ногу. Созиньо и Адриано, которые очень хотели бы, чтобы эта премьера однажды прошла у них, скромно молчали, чтобы не оказывать на нас ненужного давления. Мы как присяжные в суде в момент вынесения приговора. Не подлежащего обжалованию.

И все же я чувствовал, как общее желание рискнуть, желание помочь этому ребенку, одерживает верх. У каждого, в том числе и у Доминик. Наши глаза встретились. Ее взгляд почти извинялся за то, что она напомнила нам эти истины. По ее кивку и едва заметной улыбке я понял, что она готова. Что ж:

— Вот что я предлагаю. Сначала проверим, есть ли у нас все необходимые материалы, чтобы провести эту операцию, так как мы не предусматривали ниток и канюль для таких малышей. Если все это есть, то вперед. Согласны?

Всеобщее одобрение. И удовлетворение. От того, что победило именно это решение. И это приятно, и даже более чем. Но я еще немного притормозил их:

— И последнее условие.

Все снова повернулись ко мне в некотором замешательстве.

— Если мы решаемся на эту операцию, нужно сохранить установленную программу, то есть по-прежнему две операции в день. Короче говоря, этот ребенок занимает одно операционное место, а не два. Мы знаем, что эта операция будет длиться дольше и реанимация потребует больше усилий, чем обычно, но мы все же выполним всю нашу программу. Этот ребенок займет место какого-нибудь другого, не столь тяжелого. В этом плане проблем нет. Но нельзя, чтобы он занимал место двух других детей, потому что тогда получится, что мы неэффективно распорядились командировкой.

Все согласились, даже понимая, что это существенная перегрузка в работе. Просто чудо, а не команда.

— Хасан, проконтролируй, чтобы были канюли и аппарат на 2,8 килограмма. Барбара, обеспечь «коронарные нитки». Встречаемся в отделении через десять минут и выносим окончательное решение.

Оба пришли значительно раньше срока, сияя от радости: все необходимое есть.

— Доминик, поручаю тебе сообщить это Беатрис. Мы берем этого ребенка завтра в восемь утра. Я только надеюсь, что он продержится до тех пор, так как я не в состоянии оперировать еще и ночью.

— Мы поместим его в интенсивную терапию и дадим кислород. С маской он должен протянуть еще ночь.

Операция состоит в том, чтобы отсечь аорту и легочную артерию (два самых больших сосуда в организме), переставить их и соединить с нужными желудочками. Таким образом, этот прием исправляет транспозицию: венозная кровь теперь направляется в легкие, а артериальная — в организм. Но основная трудность возникает потом. Нужно отделить две коронарные артерии, которые постоянно питают миокард, расположить их так, чтобы они достигли новой аорты, и пришить в нужном месте. Они тонкие и хрупкие. Если кровь будет плохо проходить по одной из них из-за шва или вытяжения, может случиться инфаркт миокарда прямо на операционном столе, и зачастую он смертелен.

В этом основная сложность операции: перенос двух артерий на аорту. Шов здесь должен быть выполнен очень тонким материалом. Если иглу еще можно разглядеть невооруженным глазом, то нитку — почти нет. В судьбоносный момент, когда нужно завязать эту нить, мне в голову часто приходило выражение «жизнь висит на волоске». Действительно, если в этот момент нитка оборвется, будут большие, очень большие проблемы. Нет уверенности, что ткани, поврежденные первым швом, выдержат и второй. Тогда риск, что они порвутся подобно почтовой марке, будет велик, а последствия — катастрофические.

— Один, два, три, четыре, пять, шесть.

Я часто так считал — и сейчас считаю в уме — в тот момент, когда надо завязывать нитку на коронарных сосудах, оперируя самых маленьких, настолько важно это движение. Сегодня оно еще важнее, так как у нас еще меньше свободы для маневра из-за ограниченных средств. Теперь я могу увеличить темп, завязывать быстрее. Я знаю, что после шести узелков нитка, даже если ее конец оборвется, будет окончательно зафиксирована. Шов не ослабнет под действием сердечных сокращений. Эти узелки и швы выдержат. И это сердце. И эта жизнь.

— До, мы готовы снимать зажимы.

Великий момент истины! Сейчас горячая кровь оросит сердце, если только что реимплантированные коронарные артерии будут широко открыты для кровотока.

С притоком крови цвет миокарда понемногу стал меняться, разливаясь волной от основания до вершины. Хороший знак. Первое сокращение всего через десять секунд. Затем через пять секунд — второе. Потом другие. Меньше чем через минуту вернулось такое типичное для сердца, для жизни «пу-бум, пу-бум», непрестанное и только теперь… успокаивающее. На мониторе было видно, как каждое сокращение словно поднимает линию электрокардиограммы, эту малюсенькую красную точку, расчерчивающую экран. И в грудной клетке сердце демонстрировало такую же силу. Оно уже выражало большое желание двигаться вперед. Швы «сухие». Ни малейшего просачивания.

Возрождение этой жизни у нас на глазах и на нашем экране — там, где быстро бежит красная точка, где мигают эти трепетания, которым мы только что дали свободу, где слышится это чарующее «бип-бип», — вызвали у нас почти детскую радость, ту самую, настоящую, немного наивную радость произошедшего впервые, как в то мое Рождество. В этой радости было что-то от удовлетворения исследователей, первопроходцев: как и они, во время операции мы ориентировались на месте, совсем не уверенные в благополучном исходе.

Все были заворожены чудом, совершавшимся на наших глазах. Никаких комментариев, только счастье. Я покосился на Созиньо и Адриано. В их глазах сияла гордость. Из-под масок сквозила победная улыбка. Они так мечтали об этой операции! Они так надеялись, что их институт сможет украсить этим трофеем свой герб!

— Дорогие мои, кажется, мы сейчас пишем новую страницу в истории «Институто»!

— О да! Это первое артериальное переключение в Мозамбике и одно из первых на африканском континенте вообще.

Я обожаю Созиньо. Он всегда умеет с блеском вписать каждый подвиг в историю.

— Родители не решались ехать в Йобург.

— Да, — продолжал он, — в Южной Африке такое делают, но довольно редко, и я думаю, что это единственная страна в черной Африке, где проводили артериальное переключение. Так вот теперь мы вторые!

Через три четверти часа разрез был закрыт.

Капелька воды и эффект бабочки в одном!

Вот эта капелька — еще вчера летевшая так низко и так далеко от вершины хребта. А сегодня — перенесенная в последний момент на сторону жизни. Целая судьба, преобразованная этой операцией.