Рене Претр - Там, где бьется сердце. Записки детского кардиохирурга

Цюрих,

2001–2012

Одиннадцатилетний мальчик решительно вошел в мой кабинет, опередив родителей. Длинные волосы, в беспорядке рассыпавшиеся по плечам, еще больше усиливали исходящее от него ощущение свободы. В нем угадывался живой, хитроумный, немного насмешливый характер. Одним словом, привлекательная личность.

Мать держалась более строго, отец немного тушевался. Они пришли обсудить будущую операцию. Она будет заключаться в коррекции двух клапанов его сердца, которые перестали плотно закрываться. Я объяснял им наш подход:

— Сердце у ребенка вроде Робина при каждом сокращении выталкивает около пятидесяти миллилитров крови в систему кровообращения. Если больше половины этой крови возвращается назад, сердечной мышце приходится работать больше, чтобы обеспечить потребности организма. В долгосрочной перспективе эта перегрузка ее истощит.

— Но Робин хорошо себя чувствует. Он занимается спортом, как все его друзья, и ни на что не жалуется.

Инициативу в разговоре перехватила мать. Оспаривая мои аргументы, она призвала в свидетели сына. Он с хитрым видом вздохнул: он хотел показать мне, что не хочет зависеть от своей, по-видимому, чересчур заботливой мамы.

Я повернулся к нему:

— Когда ты играешь в футбол, бывает так, что тебе не хватает дыхания при усилии?

— Нет, все хорошо, я могу играть весь матч, как все.

Скептицизм мамы еще усилился. Я настаивал:

— Это потому, что у его сердца большие резервы. Мы предлагаем эту операцию не для того, чтобы улучшить его спортивные данные, а чтобы предотвратить разрушение сердца. Операция нужна не столько для того, чтобы сделать Робина звездой спорта, а чтобы помочь его перегруженному сердцу.

Робин воспользовался случаем:

— А, так я как раз и хотел бы еще лучше играть в футбол!

— Робин, ну я в этом и не сомневаюсь.

И я уточнил уже для его матери:

— Эта операция избавит от перегрузок, которые со временем истощат его сердце. Не завтра и не послезавтра. Может пройти десять, пятнадцать лет. Но не нужно слишком затягивать, поскольку, когда разрушение становится заметно, рубеж уже пройден, а возможности для восстановления ограничены, даже при удачной операции.

Она долго смотрела на мужа, ища поддержки своему скепсису, но не получила ее. Она снова повернулась ко мне:

— Вы во всем этом уверены?

— Да, в этом я уверен. Мы хорошо знакомы с такой развязкой. Классика из классики. К сожалению, мы слишком часто наблюдали ее в прошлом, когда ждали до последнего, прежде чем оперировать клапаны.

Я все еще не убедил ее. Теперь она повернулась к своему отпрыску. Если откровенно, то она видела, что он в прекрасной форме, и ей было нелегко поверить в необходимость операции. Нелегко согласиться с моими объяснениями. Ее муж выглядел более расположенным принять наше предложение. Я чувствовал такое сопротивление операции с ее стороны, что сделал последнюю попытку убедить ее:

— Впрочем, вы сами все понимаете. Представьте, что вы в аэропорту, где транспортеры, и вы пошли по такому транспортеру против движения. Поскольку он движется вам навстречу, вы должны шагать шире и быстрее, чтобы продвигаться вперед. А если понадобится еще ускорить шаг, вы быстро останетесь без сил. Именно это и происходит с сердцем Робина. Ему приходится перекачивать кровь, которая движется не в том направлении.

Она взглянула на Робина, чтобы увидеть его реакцию.

— Все, что мы сделаем, когда исправим клапаны, — остановим этот транспортер, прекратим встречное движение. Сердце у него хорошее, крепкое и сильное. Но половина его работы тратится впустую из-за протечки в клапанах.

Я исчерпал все аргументы. Я с трудом понимал это сомнение, эти чрезмерные страхи сегодня, за два дня до операции, ведь все эти объяснения она уже много раз слышала от педиатра и от кардиолога. А впрочем, нет! Я как раз вполне понимаю и этот скепсис, и эту тревогу. Сначала они терпимы, потому что задолго до операции риск кажется весьма расплывчатым, а с неизбежностью операции они резко обрели масштаб и рельеф.

Прежде всего эта мать видит, что жизнь ребенка, ее счастья, подвергают опасности. Угроза перегрузки сердца гипотетическая и очень смутная. К тому же она проявится только в весьма далеком будущем. Напротив, опасность хирургического вмешательства вдруг становится очень близкой и реальной. Она взглянула мне в глаза.

— Меня эта операция пугает. Все больше и больше.

— Конечно, опасность есть всегда. И поскольку сердце — это орган, обеспечивающий жизнь, опасности, связанные с нашими операциями, более драматичны. Но их вероятность невелика.

Моя математика не слишком ее успокоила. Зато папа был готов подписать согласие. Даже создавалось впечатление, что ему немного наскучила вся эта дискуссия, так долго она тянется. Устав бороться, одна против всех, мать в конце концов уступила общему мнению, и оба расписались на листке, лежавшем перед ними.

Два дня спустя.

Операция прошла по плану. Два клапана, на входе и выходе из левого желудочка, плохо закрывались и нуждались в нашем вмешательстве.

Сердце остановлено. Сначала мы занялись приемным клапаном — митральным. У него две большие створки, поддерживаемые хордами, которые сходятся к мышечному конусу. Две половины парашюта, которые, надуваясь, закрывают вход в желудочек. Некоторые из этих хорд — возможно, вследствие инфекции — порвались, как рвется гитарная струна, а другие растянулись. Таким образом, плохо поддерживаемые створки заходят друг на друга и не могут удержать кровь под давлением во время сокращения желудочка. Тонкая работа, хорды приходится перемещать, укорачивать, некоторые заменять, что помогает сбалансировать структуру и нагрузки этого клапана, чтобы сделать его герметичным. Теперь, надуваясь, он весь состоит из пропорциональных изгибов, прочных и эффективных. Прекрасная гармония. Словно парусник под ветром.

Затем мы перешли к выпускному клапану, клапану аорты. Аорта вскрыта на сантиметр выше. Из трех створок, образующих клапан, одна сжалась, возможно, вследствие той же инфекции. Теперь ей не удается соприкоснуться с соседними створками во время закрытия, что вызывает обратный отток крови. Из перикарда мы вырезали кусок — на нашем жаргоне «заплатку» — точно по размеру недостающей части створки. Эту заплатку мы аккуратно пришили к краю съежившейся створки. После такого удлинения она наконец может развернуться шире и закрыть свою часть поверхности. Создав вакуум внутри желудочка снизу, мы наблюдали закрытие клапана, когда три его створки выгибаются друг против друга, как замковый камень готической арки, не позволяя больше никаких утечек. Здесь тоже воцарилась прекрасная гармония.