Петр Царфис - Записки военного врача

Хотя рабочий день профессора начинался в девять, он открывался полутора часами раньше своеобразной прелюдией. Помню, как вскоре после приезда бригады, во время очередного утреннего «облета» госпиталя, который я периодически совершал, когда скапливалось невпроворот горячих дел, меня вдруг поразила нежная скрипичная мелодия, звучавшая на втором этаже центрального корпуса. Я резко остановился, словно споткнувшись. Проходившая мимо медсестра показала глазами на дверь кабинета Юдина.

— Каждое утро так!.. — тихо сказала она, улыбнувшись не то с восхищением, не то с недоумением.

Оказалось, что профессор действительно уже много лет отдавал скрипке, музыке утренний час. Для него это была не причуда, а вошедшая в привычку, хорошо продуманная тренировка пальцев, мышц рук, сочетающаяся с эмоциональной зарядкой, которую ему всегда приносило общение с музыкой. Как-то мы разговорились об этом, незадолго до отъезда бригады, с Мариной Петровной. Она сказала:

— Если бы вы посмотрели на его лицо, на его руки, на его пальцы во время игры на скрипке, вы бы поняли, что без этой тренировки, без этого напряжения Юдин не был бы Юдиным.

С девяти шли операции, каждая со своей тревогой за судьбу воина, пролившего кровь при защите Родины, который беспомощный теперь лежал перед хирургом, доверившись ему, каждая — со своими сложностями и трудностями, являвшимися порой как гром среди ясного неба…

Девять операционных часов пролетали как одно мгновение, полное такого неослабного напряжения, от которого чугуном наливалось все тело.

Вместе с дежурными врачами Юдин появлялся на вечернем обходе в хирургических отделениях. К нему с надеждой обращали взоры тяжелораненые. Встречаясь с ними глазами, он чуть улыбался. Осматривал раненых, порой делясь своим мнением с врачом, в мягкой форме выражая замечания по конкретному поводу, давая советы о методах лечения. Обычно тут же отбирал тех, кого будет оперировать на следующий день, осматривая их особенно тщательно, вникая в медицинские документы, советуясь с лечащими врачами.

Случалось, его приглашали на консультацию к наиболее тяжелым или полным неясности в диагностическом отношении раненым. Мы оберегали Сергея Сергеевича от перегрузок, но он сам просил привлекать его для консультаций во время так называемых жизненно показанных операций (при внезапном кровотечении, нарастании признаков перитонита и т. д.) и являлся по вызову через считанные минуты даже глубокой ночью.

А как доброжелательно делился он с коллегами, особенно молодыми, своим опытом! И в беседах с врачами, и в вечерних разговорах со мною после обхода палат он не уставал напоминать об обязательности строжайше анализировать различные стороны деятельности хирурга.

— Разбор драматических происшествий в результате роковых ошибок, — говорил Сергей Сергеевич, — это единственно правильное поведение медика. Подробное изложение врачебной ошибки передается различными средствами и приемами. Чем интимнее и правдивее будет передана эмоциональная, человеческая сторона этой ошибки, тем глубже проникнет ее суть в души врачей и тем памятнее она сохранится у них как предостережение от подобной неудачи в будущем.

С неутихающей болью вспоминал Юдин о собственных непроизвольных ошибках давних времен.

— В 1919 году, — говорил он, — я не распознал хронического заворота кишок у 30-летней женщины. По рассказу мужа, все признаки свидетельствовали о наличии заворота, но, когда я приехал, эти явления исчезли, и я должен был решительно отказаться от предполагаемого диагноза. Назначил соответствующее профилактическое лечение и уехал. На следующее утро при повторном посещении я застал больную без пульса. Осталось четверо маленьких сирот — двое детей ее и двое умершей ранее сестры.

Глубоко вздохнул, помолчал. И снова повел счет своим душевным ранам, причиненным давними ошибками.

— Из технических неудач не могу забыть, как в 1915 году в лазарете в Коптеве при секвестроэктомии (удаление омертвевшей части кости) по поводу гнойного огнестрельного ранения плеча у солдата я перевязал лучевой нерв, и рука перестала работать. А в 1918 году в тульской губернской земской больнице при операции на лимфатических узлах на шее 17-летней девушки я, во-первых, поранил яремную вену и чуть не потерял больную от кровотечения (не умея зашить вену, которая то кровила рекой, то при вдохах пропадала из виду и тонула в луже крови), а расширяя в отчаянии рану кверху, повредил ветки лицевого нерва и тем скосоротил лицо. Мудрый Герцен о подобных случаях говорил: «Кто мог пережить, тот должен иметь силу помнить». Никогда нельзя скрывать или забывать свои ошибки, тем более на войне, где они могут возникать на каждом шагу. Их надо помнить всю жизнь, пусть это будет суровым назиданием и трезвым предупреждением!..

Слушая эту исповедь, я подумал, что уроки, преподанные жизнью выдающемуся хирургу, пошли бы на пользу многим, и поговорил об этом с Кулагиным. Он заинтересовался, и мы договорились организовать поближе к лету семинар для молодых врачей, число которых в последние месяцы увеличилось, на тему «Об ошибках в диагностике и опасностях в хирургии». Забегая вперед, скажу, что такой семинар был успешно проведен.

Бригада хирургов во главе с Юдиным завершала работу в нашем эвакогоспитале. Уже более 200 тяжелораненых, успешно прооперированных профессором, отбыло в Москву для завершения лечения в Институте имени Н. В. Склифосовского. А еще скольким помогли его новые хирургические методы, советы, консультации, взятые на вооружение госпитальными врачами!..

Во всех госпиталях фронтовой базы в те дни развернулась большая и сложная работа по освоению опыта Юдина. Кое-где уже начали применять юдинскую методику хирургической обработки огнестрельных повреждений, кое-где воздерживались, оправдывая это тем, что, мол, надо посмотреть, как получится у других. Конечно, между тем, что услышишь и даже увидишь, и тем, что сам сделаешь, — большая разница. Но все же многие хирурги успешно овладевали прогрессивной новизной.

Профессор Тафт, Мироненко и автор этих строк относительно легко освоили юдинские принципы. Оперировали много, оперировали, естественно, не так быстро и совершенно, как Сергей Сергеевич, но по-новому, с лучшими результатами, чем прежде, на благо раненым.

Пошли нам на пользу и цуг-аппараты для гипсования конечностей, привезенные Юдиным и оставленные им в госпитале. Используя эти образцы, госпитальный слесарь боец Сергей Кремнев, прозванный у нас «золотые руки», изготовил необходимое количество аппаратов того же назначения.

Перед отъездом С. С. Юдин призвал всех нас достойно выполнять свои обязанности: перевязывать раны и облегчать страдания советским воинам, лечить и оберегать героев, показавших миру непревзойденные образцы благородства и стойкости, несгибаемой воли и дерзновенного мужества.