Петр Царфис - Записки военного врача

Александра Платоновна, продолжая переливать кровь, сказала измученным голосом:

— Это что-то невообразимое, Юрий Семенович. Какая быстрота, какой натиск и какое счастье, что мы справились…

— Вы, товарищ начальник, — обращаясь ко мне, продолжала она, — были правы, когда пригласили еще двух врачей и двух операционных сестер. Иначе засыпались бы. Внутри у меня все дрожит от усталости… — И вдруг шепнула радостно: — Просыпается!

Я взглянул на оперированного. Глаза его еще были мутноваты, безразличие ко всему владело им. В этот момент, как рассказывал он позже, голова его кружилась, он ощущал абсолютную опустошенность, неимоверную слабость. Что ж, это было естественно. На протяжении немногих часов после ранения и особенно в течение операции смерть временами действительно начинала довлеть над его жизнью. Только молниеносные действия хирурга и всей операционной бригады, рванувшейся, как в бой, на борьбу со смертью, да счастливое сочетание различных мер, принятых на операционном столе, помогли спасти доблестного воина от катастрофы. А оказавшись на пути выздоровления, он стал быстро набираться сил, и через несколько недель мы проводили его в Москву для максимально возможного излечения.

Что же касается участников этой своеобразной баталии, скоротечной, но напряженной до крайности, она принесла всем нам, включая медицинских сестер, ощущение высокой награды за свой труд. И думалось еще и еще раз: жизнь — какая это великая, по сути, всепобеждающая сила, и вместе с тем до чего ж она бывает уязвима порой, как надобна ей самоотверженная, четко организованная защита от лютого ее врага — смерти.

Война шла почти четыре года. Нелегкие то были годы для всех в нашей стране, нелегкими они были и для медиков. Работа обязывала их к неослабному напряжению, требовала бесконечной затраты душевных и физических сил, она приносила и высокое чувство удовлетворения, и горечь потерь, всегда отзывающихся болью в сердце. И совсем не просто было поддерживать в жизнерадостном, теплом тоне отношения со всеми, с кем привел случай вместе жить и работать. Тем более не просто, потому что люди были разных возрастов, характеров, привычек. Были среди сестер и такие, кто потерял близких в сражениях, были с неустроенной личной судьбой, мечтающие о светлом будущем, — а время шло, и раненые сменяли друг друга, все со своими невзгодами, огорчениями, болью.

Да и под воздействием усталости время от времени звучали совсем не те ноты, что надобны в отношениях между самими медиками, врачами, фельдшерами, сестрами и санитарами.

Так вот однажды утром, после конференции, когда можно было накоротке перевести дыхание, завязался разговор между ведущим хирургом Мироненко и старшей операционной сестрой Луневой. Ведущий хирург был недоволен работой операционной. Он упрекнул Александру Платоновну за то, что в последнее время недостаточен запас консервированной крови, мало гипсовых бинтов, страдает уборка операционной.

Юрий Семенович сутками не спал, сдали нервы. Ночью пришлось долго оперировать. Работа выматывала. Он не знал ни отдыха, ни покоя и кроме всего очень много курил. Поэтому разговор шел в раздраженном тоне.

— Неужели вы не видите, — говорил он Александре Платоновне, — в каком я состоянии? И я же, в конце концов, не мальчик, мне далеко за пятьдесят! В каждом из вас есть частичка моего сердца, моего опыта, моих знаний, моих идей, рожденных здесь, в этой операционной. А вы работаете с неполной отдачей.

Луневой был крайне неприятен тон ведущего хирурга, но она наклонила голову и сдержанно сказала:

— Ваши заслуги, Юрий Семенович, перед нашим хирургическим коллективом велики, мы вас любим. Но, согласитесь, мы тоже честные люди. И тоже трудимся на общее дело. Мы ваши помощники. Без нас, сестер, вам не удержать операционные блоки в отличном состоянии. Чего же вы, простите за резкость, придираетесь к нам за то, в чем мы неповинны?

Мироненко пожал плечами с ощущением неловкости. Потом сказал с отеческим наставлением:

— Вы все мне очень дороги, вы нам очень нужны, но подумайте над тем, как мы работаем и как надо работать! Повседневные, будничные дела, усталость не должны притуплять главного. Это тоже надо понять!..

Заложив дужки своих очков за уши, он посмотрел на Сашу Луневу, лучшую среди сестер операционной:

— Будем вас беречь, вы действительно наш золотой фонд, — сказал он, обращаясь к ней, — вы загружены до предела, это так, но мои поручения вам придется выполнять точно. Порядок в операционной должен быть наведен!

Разумеется, Александра Платоновна нисколько не сомневалась в том, что он прав и хирургическим сестрам надо совершенствовать свою работу. Но говорить об этом сейчас ей было нелегко. Она вышла из операционной, не сказав ни слова. Она думала о том, что сделать сейчас, в сию минуту, для того, чтобы еще надежнее преграждать дорогу несчастьям.

Смерть витала в госпиталях днем и ночью. Поэтому от операционных сестер требовались высочайшая бдительность и настороженность к раневым осложнениям, неустанная готовность к применению всех средств и методов лечения, тщательнейший послеоперационный уход. И в абсолютном большинстве случаев так оно и бывало.

Но время от времени приходилось выслушивать от некоторых хирургов жалобы на своих помощниц.

— Помилуйте, — заявил однажды профессор Александр Вульфович Тафт, — я обнаружил сегодня в сестринском журнале Наташи три расхождения с назначениями в историях болезней!..

Я уже давно убедился, что он сам не умеет плохо работать и не прощает такого никому, подчас распаляясь сверх меры. Однако и Наташа Пономарева, палатная сестра, которую он имел в виду, принадлежала к той же работящей породе. И кроме того, мне вспомнился разговор между ними, случайно услышанный несколько дней назад, во время моего утреннего административного обхода госпиталя.

Эту ночь, как я знал, профессор провел возле палаты, а не в своей комнате. Так он поступал всегда, если состояние раненого внушало ему опасение: засиживался в ординаторской, затем появлялся у больного, потом дремал в кресле, возле столика дежурной сестры, и снова вскакивал к раненому, наконец, несколько часов спал в ординаторской.

И вот Наташа, дежурившая той ночью и наблюдавшая за метаниями профессора, спросила не без иронии:

— Интересно, что вам сегодня снилось?

— Как всегда, — ответил он, взмахнув рукой. — Мне и в детстве, когда всем снятся занятные сны, чудились одни кошмары: или колотят со всех сторон, или машины на меня наскакивают, или с мамой плохо. А сегодня приснилось, что лигатуры соскочили у Николая из 19-й палаты и у Сергея из 14-й. Началось обильное кровотечение, представляете?! И вот, покуда спал, только то и делал, что останавливал кровотечение у одного, потом у другого. Спасибо, Лида помогла, она меня всегда выручает на операциях…