Мэри Кэссиди - Место преступления – тело. Судмедэксперт о подозрительных смертях, вскрытиях и расследованиях

К вскрытию этих тел я отнеслась точно так же, как и в случаях обычных убийств. По завершении предварительного обследования я осматривала одежду на предмет дыр, которые могли бы указать на то, что человек погиб от пулевого ранения. Затем так же осматривала поверхность тела на наличие отверстий, чтобы найти места, где пуля могла войти и выйти. Делала рентген, чтобы проверить, не осталась ли пуля в теле, и уже потом проводила вскрытие в поисках внутренних повреждений.

Однако здешние условия выходили за все рамки обычности: одежда была серьезно повреждена или отсутствовала, тела сильно разложились, кожа отслаивалась, многие повреждения были вызваны вскрытием могил или массовым перемещением покойных в другое место захоронения, вторичную могилу. Кроме того, рентгеновский аппарат, флюороскоп, не работал во время моих поездок, что ограничивало возможность увидеть металл внутри тел. Впрочем, я уже проводила вскрытия эксгумированных тел на кладбищах, в сараях и полях, в авиационном ангаре, поэтому сложности, с которыми мне пришлось столкнуться в импровизированном морге, не помешали сделать все от меня зависящее.

Мы снимали и детально изучали одежду, составляли полное ее описание, вплоть до количества пуговиц и цвета ниток, использованных для их пришивания. Также мы по возможности фиксировали любые повреждения, которые могли быть связаны с травмами. Например, проверяли, не указывало ли что-то на применение повязок на глаза и ли ограничение подвижности. Тела были разными: от серого цвета покойников до скелетных останков, что затрудняло обнаружение повреждений, которые могли повлечь за собой смерть.

Не имея при себе рентгеновского аппарата, я искала на костях повреждения, которые могли быть оставлены пулями, и, поскольку внутренние органы уже стали однородной мягкой субстанцией, ощупывала ткани на предмет застрявших в них пуль.

Иногда мне везло, и я находила зеленые следы, что свидетельствовало о нахождении поблизости пули, покрытой медью. В некоторых случаях, особенно при травме головы, повреждение кости выглядело довольно типично для пулевого ранения, и я с уверенностью могла заявить, что это и есть причина смерти, даже если пули не обнаруживалось. Однако гораздо чаще не было достаточных доказательств, чтобы установить окончательную причину смерти, и мне приходилось помечать эти дела грифом «неустановленная причина смерти». Приятного мало, зато честно.

Некоторые следователи, назначенные ООН, чтобы определять, случилось ли военное преступление или нет, считали, что все это бесполезно и может лишь нанести ущерб делу. Однако мы с коллегами полагали: даже если установить, что какой-то небольшой процент погибших умерли в результате пулевых ранений, сопутствующих обстоятельств и результатов вскрытия будет достаточно, чтобы подтвердить версию военного преступления.

В течение следующих лет, пережив ту поездку, я продолжила работу с ООН, поддерживая их в борьбе с военными преступлениями на территории бывшей Югославии. Условия в Високо и Загребе оказались значительно лучше по сравнению с Тузлой, там даже было электричество. Работа не поменялась: все задокументировать, постараться установить личности погибших и выяснить причину их смерти. В любое время в морге можно было встретить до шести работающих судмедэкспертов разных национальностей, а также около дюжины антропологов.

Со временем мы стали находить тела в худшем состоянии: многие почти разложились, а иногда обнаруживались только кости, так что требовалось огромное количество антропологов, чтобы установить личность по останкам, определить пол, возраст, – мы нуждались в любых зацепках.

Несмотря на условия работы и невероятную горечь из-за того, чему мы стали свидетелями, у нас было общее дело: опознать погибших в надежде, что удастся восстановить справедливость. У нас были описания пропавших без вести в ходе войны, предоставленные родственниками, и антропологи сверяли свои находки с нашими файлами. Время от времени у нас появлялась «потенциальная личность погибшего». Вот она, суть той работы для меня: вернуть тело семье.

В Високо нас поселили у местных. В доме обычно жили только женщины и дети, мужчины отсутствовали, большинство считалось погибшими. Женщины ценили нашу работу и хотели о нас заботиться. Несколько раз подряд я останавливалась в одной и той же семье. Не думаю, что причина была в их симпатии ко мне, – языковой барьер позволял нам разве что кивать и улыбаться друг другу. Однако я не занимала много места и отказывалась от завтраков, поэтому на мое содержание не уходило много денег, а для этих женщин каждая копейка была важна, ведь они жили без мужчин и пытались выжить. Ситуация устраивала всех нас.

Не знаю, сколько семей получили тела, в любом случае, мы делали все возможное. С тех пор, как в нашей работе появился анализ ДНК, удалось идентифицировать тысячи тел из братских могил.

Анализ ДНК теперь широко используется для опознания тел. Сегодня результаты приходят быстро, анализ эффективен и, что важно, ставит точку в вопросе о личности погибшего. Однако, к сожалению, сделать его возможно не всегда, особенно в случае крайней необходимости. Все еще возникают проблемы с сильно разложившимся телами и найденными скелетами, а также телами, вытащенными из пожаров.

Когда я стала судмедэкспертом, в 1985 году, анализ ДНК не входил в наш инструментарий для опознания личности убитого. Впервые его использовали в ходе расследования одного из уголовных дел в конце 1980-х годов в США.

Все были очень взбудоражены новостью о появлении технологии, которая произвела революцию в уголовных расследованиях. Однако нашлись и скептики, и я была в их числе. Лаборатории судебной медицины потребовалось большое количество крови и тканей для создания профиля, и все для чего? В самом начале эти манипуляции не слишком помогали в расследовании убийств, но уже через пару лет мы все оценили новую технологию, особенно в случаях изнасилований и убийств, связанных с сексом.

Обычно профиль ДНК создается из генетического материала ядра клетки. Половина этого материала передается от матери, другая половина от отца, а это значит, что личность можно установить, сравнив полученный профиль с профилем родителей, братьев, сестер или детей человека. Иногда ядерная ДНК может не присутствовать в нужном количестве для создания профиля. Трудности возникают, когда тело сильно повреждено огнем, в случае со старыми останками или костями – ядерную ДНК при этом выделить нельзя. Тогда можно извлечь митохондриальную ДНК. Это генетический материал, передающийся от матери в клеточном материале, который окружает ядро яйцеклетки; сперма – это ядро без иного клеточного материала.