Владимир Кованов - Призвание

Многие выдающиеся ученые, такие, как академик Е. В. Тарле, постоянно выступали перед ранеными с лекциями и докладами. Яркую, образную речь Тарле все слушали, затаив дыхание. Рассказывая о военных действиях на фронтах, он напоминал о походе Наполеона в Россию. Находя интересные образы, волнующие детали, маститый ученый-историк воссоздавал картину гибели наполеоновских армий, отступавших от Москвы. И тут же он, преображаясь в стратега, разбирал боевые действия по разгрому немцев у стен нашей столицы. Выступления Тарле действовали на раненых, как бальзам. Они долго еще обсуждали между собой наиболее запомнившиеся им примеры из рассказов ученого.

Сотрудники Академии наук СССР помогали госпиталю не только в хозяйственных делах, в частности в техническом обслуживании аппаратуры и по уходу за ранеными, но и вели большую политическую и воспитательную работу. Особенно важную роль играл в этом деле партком академии. Занятые по горло своими делами, члены парткома урывали время зайти к нам и договаривались с комиссаром — когда и кого из ученых следует прислать в госпиталь.

Комиссар госпиталя майор А. В. Борисов неотлучно находился при раненых. Он сам недавно выписался из госпиталя после ранения. Домой на побывку ехать не захотел, потребовал нового назначения. Ему не сиделось на месте. Опираясь на палочку, ежедневно обходил все палаты и подолгу задерживался около тех раненых, кому было особенно тяжело. Я не присутствовал при его разговорах, но по настроению раненого нередко чувствовал, что именно комиссар помог подготовить его к серьезной операции. А когда благодарил Борисова за помощь, он смущался, махал рукой и говорил, что он, де, не при чем.

Но вскоре нам пришлось проститься с нашим комиссаром. Он возвращался в свою воинскую часть. Очень не хотелось расставаться с этим человеком большой души и отзывчивого сердца. Но что поделать, война — время разлук.

В начале 1942 года начальника госпиталя, опытного администратора Г. М. Невраева, сменил другой — психиатр Зефиров, а потом и его от нас забрали. Госпиталь временно возглавил некий батальонный комиссар, лишь недавно оправившийся от контузии. Он сразу стал устанавливать свои порядки. Заведующие отделениями обязаны были ежедневно докладывать ему о состоянии раненых, «консультироваться» с ним по поводу их лечения.

Я возмутился: как мог человек, не имевший никакого отношения к медицине, вмешиваться в лечебные дела! Но протесты не дали результатов. Более того, комиссар заявил как-то мне, что в штате госпиталя нет должности ведущего хирурга, а есть заведующие отделениями, и добавил:

— Отныне вы не ведущий хирург, а заведующий отделением, и все вопросы, касающиеся операций и прочей деятельности, извольте предварительно согласовывать со мной.

Спорить и убеждать такого человека было бесполезно. Обратился за поддержкой в эвакопункт, но вместо помощи там ждал меня новый сюрприз:

— Вы не военный человек, — сказали мне в отделе кадров, — и вам, видимо, просто трудно примириться с дисциплиной. Лучше будет, если вы найдете с комиссаром общий язык. Кстати, нас интересует другое: какой это вы там монашке покровительствуете? Говорят, она у вас чуть ли не главное лицо в госпитале. Так ли это? Учтите, нельзя терять бдительность, за такие дела по головке не погладят!..

Я сразу понял, что новый начальник плетет интриги вокруг К. И. Чуркиной. Этого еще не хватало! Меня охватило возмущение, но я взял себя в руки и решил не придавать значения разговору в отделе кадров эвакопункта. Однако через несколько дней ко мне пришла в слезах Ксения Ивановна. Ей только что пришлось объясняться с комиссаром по поводу своего прошлого. «Он все допытывался, — рассказывала Чуркина, — как я попала в госпиталь и откуда вы меня знаете. Кажется, нужно от вас уходить…»

Дело принимало дурной оборот. Я, естественно, не мог и не хотел отпускать Ксению Ивановну — незаменимого помощника во всех лечебных и организационных делах не только в нашем, но и подшефных госпиталях. Да и вся атмосфера, сложившаяся в госпитале, не могла не тревожить: исполняющий обязанности начальника навел такой страх на врачей, что они, боясь скандала, не смели ему возражать, даже когда он говорил абсурдные вещи по поводу лечения раненых. Как иногда бывает в таких случаях, в коллективе нашлись подхалимы и склочники…

Как быть? Решил пойти в горком партии. Секретарь горкома принял меня без промедления. Беседа с ним получилась искренняя и полезная. Оказывается, он хорошо знал работу госпиталя, ему не раз докладывали, как мы оперируем и лечим раненых, одновременно занимаясь подготовкой врачебных и сестринских кадров для работы в других госпиталях. Знал он и о моей операционной сестре.

Наш разговор секретарь заключил следующими словами:

— Время сейчас суровое… Против захватчиков воюют все — партийные и беспартийные, атеисты и верующие. И никого «отлучать» от этой борьбы — под любым предлогом — мы не дадим. Что же касается религиозных убеждений Чуркиной, это, в конце концов, ее личное дело. Не придавайте значения конфликту, который произошел у вас с комиссаром. Он, ко всему прочему, больной человек и работать у вас, вероятно, долго не будет.

После такого разговора на душе стало легче, и я с новыми силами принялся за дело. Но в скором времени в моей судьбе произошел серьезный перелом: меня пригласили в мобилизационный отдел округа и сказали, что одному из фронтов нужен опытный хирург. Согласен ли я выехать в действующую армию? Конечно, сказал, что готов выехать в любую минуту.

В теплый осенний день 1942 года мы вместе с К. И. Чуркиной и А. И. Лапиной выехали в Москву, где в то время формировались госпитали 5-й ударной армии.

О санитарном отделе округа дежурный принял от нас документы и передал их начальнику ПЭПа (полевой эвакопункт), военврачу 2-го ранга Е. Б. Меве. В его ведении находились пока только три госпиталя, и те без ведущих хирургов, поэтому наш новый начальник сразу возликовал: наконец-то у него есть хирурги, да еще опытная операционная сестра!

Пришлось внести некоторую поправку. Я, на правах старшего, сказал:

— Мы бы хотели работать в одном госпитале. Мне трудно будет без Ксении Ивановны, а Антонина Ивановна Лапина пока еще не совсем готова к самостоятельной работе. Поверьте, в интересах дела будет лучше, если вы оставите нас вместе.

Начальник ПЭПа пощупал бороду, которую отрастил, видимо, для солидности, помолчал, потом протер стекла пенсне, близоруко сощурив глаза, и сказал: