Захарий Френкель - Записки и воспоминания о пройденном жизненном пути

31 января. Волнения о продкарточке. Изумительная любезность, заботливость Н. А. Никитской. Чем и как мне удастся отплатить? Интересные черты директоров завода — Свешникова, Голланда. Чудесный, жизненный, активный, культурный, обязательный человек профессор Хилов.

1 февраля. Огромную и незабываемую услугу оказал мне Борис Борисович Копрянский, доставив карточки из 2-го ЛМИ. Об С. И. Перкале никаких вестей. Это очень меня тревожит и мучает. Из дому прислали письма Зиночка и Любовь Карповна. Письмо Любови Карповны глубоко меня растрогало. Как хотелось бы сделать всё, чтобы облегчить её положение, чтобы она увидела всю искренность моей привязанности к ней и к ним. Какой ценный, активный человек Зиночка, и сколько страданий выпадает на её долю за её неукротимую волю и желание поставить всё по-своему. Получил вечером обратно карточки за январь. Как переслать их в Лесное? О, как мне хочется прочь отсюда, из темноты, иждивенчества, безделья, вынужденного пустого времяпровождения.

3 февраля. На душе — пустота зияющая, серая. Пришибленность.

4 февраля. Утром надумал написать дополнительную записку для зав[едующего] Горздравом: 1) о пуске на трамвайной сети поездов с паровозами для перевозки продуктов и пешеходов. 2) О раздаточных пунктах в домохозяйствах 3) О рыбной ловле в Неве, в озёрах и прудах. 4) О подготовке бригад для выкопки в апреле мёрзлой картошки.

У меня является мысль о лекциях по специальностям в общей комнате перед обедом и в темноте.

В 9 часов — ужин (!) — блюдце размазни и ничего больше. Вой и рыканье диких, изголодавшихся, наполовину пришибленных зверей. Выписывают без предупреждения. Новые — преимущественно молодые артисты. Вечером — принят мой проспект лекционных бесед. На завтра, после обеда — об активной старости. Не знаю, нужно ли и для чего?

Более часа играл Вл. Вл. Софроницкий (очень интеллигентный человек) — Листа — Картина Рафаэля «Обручение», опять — бравурный хорал Баха и пр.

Волнения и страсти в связи с голодным режимом и полным распадом последних намёков на какую-нибудь организацию хозяйства и обслуживания. Безнадёжная и бесповоротная неспособность, потому что все сёстры и «санитарки» — из музыканток и артисток — для пайка. Темно, холодно, без воды, очень мучительно от голода. С каждым днём всё хуже и безнадёжнее. Обстрел по Фонтанке и по каналу Грибоедова. Письмо через Леру из дома.

5 февраля. Оторван от внешнего мира. В 11 час. слушал радио (внизу). Только в 12.30 дали стакан кофе. Если бы не Н[ина] А[лександровна], совсем бы и безнадёжно отощал. На дворе сильный мороз, а в палате — теплее. Начал писать новую записку заведующему Горздравотделом. Обед — в шестом часу: пустые щи и немножко кашицы. Вечером до ужина — моя 2-часовая лекция «Перспективы удлинения жизни и советский гуманизм (элементы статистического измерения длительности жизни)». В темноте, но слушали внимательно.

6 февраля. Утром закончил читать чудесную статью К. И. Шидловского «Деятельность комиссий и правлений Пироговского об-ва». …Е[катерина] И[льинична] принесла письмо от нашего Илика, отправленное с пути в Томск… В 2 часа был у Н[ины] А[лександровны], калорийный баланс только благодаря ей. Затем были доктора. Установлен срок моей выписки из госпиталя на 11 февраля, т. е. в среду на будущей неделе. Не хочется идти в общую комнату, где всё новая публика; оставшись в холодной палате, переживаю волнующие впечатления утреннего посещения Ек. Ил.

Атмосфера вокруг стала ещё мрачнее, ещё беспросветнее: ушли (выписаны) проф. К. Л. Хилов (интересный, жизненный, с перспективой будущего человек) и проф. Г. М. Шполянский — человек устойчивый, жизненно-бодрый и активно благожелательный.

Перед обедом дописал мою вторую записку в Президиум Ленсовета и зав[едующему] Горздравотделом. После обеда с 7.30 до 8.30 — моя вторая лекция об активной старости выслушана была как-будто с вниманием и интересом.

Безнадёжный паралич всего хозяйства в госпитале. Питание — одно сплошное издевательство. Обед — в точности в 5.30 — неполная тарелка щей (вода и следы капусты); после более чем часового сиденья в холодном, тёмном вестибюле — блюдце жидкой кашицы — в 6.40, и ещё через час, в 7.30 — стакан чаю (без сахара). Вечером, с 10.30 до 11.15 — Софроницкий играл Рахманинова, Шумана и пр. Разнёсся слух о прибавке завтра в городе по 100 гр. хлеба (500 — рабочим, 400 — служащим, 350 — иждивенцам). А вообще настроение безрадостное, как у смертников в осаждённом городе.

7 февраля. Пришла ко мне Зиночка. Много волнений. Радость свидания перекрывается тяжкими вестями с «Полоски».

8 февраля. С 1 часа дня у меня была Зиночка. Вновь и вновь развёртываются картины массовых смертей в городе, леденящие, угнетающие сознание. В 3 часа Зиночка ушла, чтобы уехать вместе с Ниной Александровной. Вечером, после ужина, с 8 до 9.30 третья лекция, которую прослушали с большим вниманием.

9 февраля. Атмосфера безнадёжности и леденящего ужаса. Андрей Григорьевич — милый, родной, великодушный — принёс переписанную работу и хлеб от Ек[атерины] Ил[ьиничны], принёс настойчивые планы перехода в госпиталь ГИДУВа и эвакуации куда-нибудь в глушь, для работы. Он полон жизни и хочет жизнь сохранить, а здесь — смерть.

10 февраля. С раннего утра (с 4-х час.) электрический свет. Занялся сверкой переписанной моей работы о материнской и детской смертности.

11 февраля. Первый раз вышел из «Астории». Разыскал Сберкассу. Покупки в магазине канцелярских принадлежностей. Морская ул. и Невский завалены кучами снега и глыбами из амбразур окон. Заметённые снегом троллейбусы. Труп (в морской форме) у подъезда, недалеко от «Астории». Равнодушные прохожие говорят, что этот труп лежит уже не первый день.

Пришла Зиночка. Изменившееся настроение. Принесла хлеб. Я съел почти фунт и на себе испытал всю опасность удовлетворения голода до насыщения (тошнота, тяжесть).

12–13 февраля. Тяжёлая болезнь. Смертельная слабость. Усталость от беспрестанных посещений врачей, вызванных внезапным приходом ко мне В. С. Никитского.

14 февраля. Зиночка устроила все дела с получением для меня пайка и денег во 2-м ЛМИ. Тревожные сведения о Перкале. Продолжается моя болезнь и слабость.

15 февраля. Мне несколько лучше. Продолжается тошнота и дурнота. Картина полной дезорганизации в госпитале. Опять поток врачей, сестёр — всё без толку, бесцельно, бесполезно. Невмоготу больше вся эта бестолковщина. О, если бы добраться до дому и почувствовать себя человеком, а не завалью! Вчера и третьего дня весь я был полон ощущения гибели. Сегодня как будто брезжит надежда. Но смертельная слабость от истощения, поноса и рвоты. Полных 4 дня болезни, тяжёлой и изнуряющей, в организме, доведённом до края истощения. Целый день обстрел. Снаряды рвутся вблизи. Завтра хотелось бы написать письмо.