Захарий Френкель - Записки и воспоминания о пройденном жизненном пути

16 марта. Только бы не приехал за мной Андрей Григорьевич, в стационар не хочется, как в тюрьму. Но выхода нет — все продовольственные ресурсы на исходе, а при отсутствии масла, сахара, круп, мяса — опять впаду в голодный маразм.

18 марта. Теперь уже мне невмоготу, и я хочу вырваться в ГИДУВ, к Екатерине Ильиничне. Но как добраться и остаётся ли в силе предложение ГИДУВ а и Андрея Григ. о госпитализации. Всё расстояние пешком — немыслимо!

Утром выполнил весь круг моих комнатных работ. Терзаюсь бесплодно страданиями Зиночки от флегмонозного воспаления клетчатки, но помочь ничем не могу… Конфликты из-за моих попыток вынести её грязное ведро или принести воду из колодца (это узурпировано Зиночкой захватнически)… Никаких продовольственных ресурсов в доме уже нет. Опять и опять мысли о дистрофической гибели, надвигающейся всё неотступнее и неизбежнее.

Первая половина дня — под знаком тщетного ожидания Андр. Григ. и сильнейшего нажима Любови Карповны, чтобы опять госпитализировался. Страдания Зиночки от флегмоны надрывают душу; как самое унизительное оскорбление и обиду переживаю опеку и лишение меня права на «самоопределение» в моих действиях (отняты у меня лопаты, спрятано от меня ведро для зачерпывания воды из колодца). Из каких бы мотивов это ни делалось — фактически это проявление власти надо мною, которое переживается мною как мучительное оскорбление. Попытка договориться с Зиночкой о возвращении ведра безрезультатна. Непроницаемая стена двух разных психологий, двух разных отношений к людям. Показательная в этом отношении история с изголодавшимся мальчиком, пойманным у нас на чердаке — хотел похитить кусок собачатины. Спасающее нас от голодной смерти собачье мясо приносит нам заведующий ветлечебницей. Беспросветно.

19 марта. Тоска предсмертная и беспросветная. Безволие и неопределённость.

20 марта. Неужели же бросать всё на произвол судьбы — все мои работы за 40–50 лет, все материалы, записи, ненапечатанные работы? Никаких сообщений с городом… Недостойное, унизительное положение опекаемого вытекает из того, что сам не добываю ничего — ни по карточкам, ни вне карточек. Буквально положение тургеневского Короля Лира из Курской губернии. Для меня «добывают», значит, меня кормят, а я — из милости опекаемый и, как все опекаемые, — ничего не стоящий человек.

21 марта. Покинутый, забытый, ненужный, лишний потребитель, да ещё к тому же непрерывно алчущий, как изголодавшийся пёс, — таково моё положение на «Полоске». Грядущее или смутно, или темно. Утром — во дворе обычный круг работ. Затем — целый день занимался статистическими расчётами коэффициента повозрастной смертности и перепиской таблиц, а также допиской вставок в злосчастную «старость».

23 марта. Началась весенняя оттепель. Зиночка пешком была во 2-м ЛМИ и в ГИДУВе для скорейшего заточения меня туда. Принесла ужасные вести о Татьяне Степановне, она почти умирает. Перкаль погиб, Андрей Григ. уехал и с моего горизонта, во всяком случае, исчез. Татьяна Степановна выбывает из строя. Не остаётся ни одного сотрудника, с которыми я был бы связан взаимным доверием, одинаковым пониманием. Всё содержание моей жизни подсекается, вырубается, остаюсь пока я, как «голый пень среди равнины». Бывает, что и от пня пойдут побеги, но чтобы из побегов вышли дельные деревья — нужно ведь время, тепло, свет, питающая почва вокруг, защита от бурь, ураганов, ветров, пригибающих к земле и ломающих побеги, а защитной полосы нет.

26 марта. Писал текст к таблице доживания… Неизбежность подчиняться и направляться для госпитализации в ГИДУВ совершенно пришибла, угнетает и разбивает меня. Без руля и ветрил…

29 марта. Нахожусь в госпитале ГИДУВа. С 5 часов утра артиллерийский обстрел района госпиталя. Приказано укрыться в подвале. Но мы остались в палате.

30 марта. Замечаю резкое снижение у меня способности к преодолению затруднений, к осуществлению принятых решений, к подвижности и инициативности. Всё больше накапливается наблюдений, говорящих о растлевающем влиянии безделья при стационарном пребывании, о роли и значении трудотерапии и организованного трудового режима… В течение всего дня и особенно после обеда — гложущее, мучительное чувство голода. В 3 часа пришла Зиночка. Принесла мне хлеб, мясо (собачье), сахар, курагу — всё, что получено по карточкам. Очень меня огорчила этим, так как сами они имеют пищи ещё меньше, чем я здесь.

4 апреля . В госпитале полные непорядки с питанием. Как и вчера, утром — совсем нет чая. Хлеба вместо 600 гр. дали опять только 500 гр. На заявление ответ — просите у комиссара. Ясно, что при некультурной грубости его, к нему просить не пойду. Как и вчера, опять целый день мучительное чувство голода. Утром вместо каши дали тоненькие пластинки сыру, без чая, без кипятка. Вкусно, но чертовски голодно.

5 апреля. Утром мороз — минус 11 градусов. Вечером и ночью длительная воздушная тревога. Сильнейшее чувство голода. Непреодолимая стена бюрократической успокоенности, инерции, всё остаётся без всяких изменений, без самомалейших улучшений, вполне доступных.

18 апреля. Завтра утром мой доклад в заседании Учёного совета ГИДУВа. Здесь, в госпитале, мне невыносимо тяжело оставаться. Будущее — беспросветно мрачно, такого же землисто-серого цвета, как лица женщин, с клюками бредущих по улице, едва передвигая ноги, со связками сосновых веток (витамин С!) в руке или под мышкой, среди залитых сегодня апрельским солнцем куч грязных, подтаявших осколков льда. Просыпается подсознательный зов к земле — копать, сажать, выращивать, устраивать, налаживать! — А как же с едой? На одном пайке не прокормишься и, пожалуй, ног не потянешь.

Но что сулит ближайшее будущее? Неужели опять воздушные тревоги, обстрелы, незнание следующего момента жизни — будет ли он?

19 апреля. Утром готовился к докладу. С 11 до 14 часов заседание Учёного совета. Я употребил на доклад полтора-два часа. Говорил медленнее и тише, чем мне было свойственно раньше. Но мысль работала без помех и затруднений. Были довольно оживлённые прения. Я отвечал мягко, по всем пунктам. Доклад имел достаточный успех. Много хвалебных тирад. Выбрана большая комиссия.

20 апреля. В городе — ул. Кирочная, Потёмкинская, Чайковского, пр. Чернышевского, ул. Восстания — бродят с палками, мешками и утварью отёкшие, отощавшие люди. Немало детей греются на солнышке у домов. Женщина, умирающая на улице. Рассказы о матерях, доводивших до смерти младших детей, отнимая у них пищу…

1 мая. Утром в 6 часов по радио первомайский приказ И. В. Сталина. Как всегда — оригинален, доходчив, мобилизует, укрепляет.