Захарий Френкель - Записки и воспоминания о пройденном жизненном пути

16 февраля. Несколько лучше. Смертельная слабость. Через силу попытался подняться. Прошёл в общую комнату — на солнышко. Читал С. Симона, Вольского. Был проф. Н. Ил. Блинов. Поел: утром кипяток с сухарями и маслом. Сам соорудил. Затем Екатерина Ильинична. Письмо от Илика со 112-километрового марша зимою в Череповец.

17 февраля. Ровно месяц, как я в этом бессмысленном состоянии… «Чи я живу, чи доживаю, чи так на свити волочусь». Размагничиваются все лучшие навыки, культивируются самые худшие, самые низменные иждивенческие типы поведения. Комнатный паразитизм.

Сегодня день утомительных посещений — был К. О. Поляков, пришёл (с вредной и ненужной для меня «старкой») А. Г. Подвысоцкий вместе с П. Г. Коваленко, потом Н. А. Никитская. Моя тревога, ввиду отсутствия вестей от Зиночки, всё возрастала. Наконец, только в 2 часа пришла Зиночка (пробыла до 6 часов). Много трудноразрешимых предположений, а я сильно ослабел. Первый раз поел досыта настоящий бульон.

18 февраля. Пришла Зиночка. Ужасно мучительно думать, что ей приходится столько ходить и опять отправляться в трудный путь в Лесное. После обеда, через полтора-два часа — сильное напряжение и отчаянная боль во всём животе. Была старшая сестра по питанию. Нужно узнать, как её зовут и как фамилия. Обещает содействовать получению машины до Лесного. Через Зиночку обещает на завтра машину и Н. А. Никитская. Над всем — беспросветная, ужасная пустота.

19 февраля. Ощущение возвращающегося здоровья, но тем более тревожно заглядывание в будущее. Удивляет меня мрачно-безнадёжное отношение к предстоящему нам в 1942 году будущему у всех почти «иждивенцев» асторийского госпиталя.

20 февраля. Утром написал письмо Илику. С Н[иной] Ал[ександровной] на машине доехал до Невского в Сберкассу. Напрасно прождал в очереди два часа. Кассу опять перевели. Вернулся пешком в «Асторию». Слабоват. Картина смерти и разрушения города.

Окончательное решение о возвращении из госпиталя домой 21-го февраля в 4–5 часов на машине Никитского. — Обещание Н. А. Весь день и вечер — мучительное состояние тревоги, беспокойства, безысходности, а за общим столом — за обедом, ужином — отвратительные сцены зоологического стада во время кормления. Трудно допустить, что это не шакалы, а люди, упавшие ниже уровня звериного.

21 февраля. В 3.30 Нина Александровна позвала к поданному автомобилю. Выехал после обеда и в 5 часов — на «Полоске». Забор к Бедунковичам от улицы, вдоль спортплощадки — унесён. Дорожки засыпаны снегом. Мертво. За домом, против окна кухни, — намёрзшая куча выливаемых нечистот. С трудом достучался. Кока [316]очень слаба. Мало или почти совсем не ест. Явления атонии кишечника… Зиночка с трудом встаёт. Поел оставленные мне кусочки конской печёнки. Здоровье моё вполне удовлетворительно.

22 февраля. На мягкой чистой постели в Зиночкиной комнате проспал до 4.30 утра. В 8 часов утра вышел во двор, принёс дров. Не хочу ни о чём загадывать вперёд, жить только минутой, переживая процесс жизни. И всё же — до чего тяжело быть объектом властного проявления деспотического характера Зиночки, и это при признании всех её заслуг, всего её самопожертвования для меня и для Коки. Какая-то новая, оформившаяся уже черта в её отношениях: «Вы — старики, а мы с Любочкой — прямая вам противоположность». Особого рода фракционность, исключающая возможность дружеского простого обсуждения по существу. Дело зашло в абсолютный тупик. После обеда часа два был на дворе, раскладывал снег. Побаливает живот.

25 февраля. Желудок и кишечник направились. При обмывании горячей водой тела поражает крайняя степень истощения: руки, как плети; мышцы атрофированы на ногах, как верёвки, под кожей сеть вен. Резко изменённая форма живота: низ — горой, верх у подреберья загнут к позвоночнику. Отвратительный вид. Кожа сухая.

Утром с 8 до 9 час. — во дворе, разгребал снег, возился с дровами…

26 февраля. В 2 часа пришёл Подвысоцкий. Я безмерно встревожен вестью о болезни Екатер[ины] Ильин[ичны], написал письмо. Планы Андрея Гр[игорьевича] — приведение в образцовое состояние госпиталя ГИДУВа и о созыве ФЭБом госпитальной конференции. Настаивает на моей скорейшей госпитализации в ГИДУВ. Моё непреодолимое внутреннее отвращение к госпитализации. Стараюсь оттянуть до 5 марта. Планы А[ндрея] Гр[игорьевича] о моём консультантстве в ФЭБ.

В 4 часа я почувствовал общую слабость, упадок сил. Во время обеда мне стало дурно. Вечером — повторная рвота горьковато-сладковатой водой. Понос и колики. Всю ночь понос, состояние полубредовое. Дистрофия.

21 февраля. Утром — болит живот нестерпимо. Решил пересилить. Убрал комнату и вышел во двор — вынес ведро, колол дрова. Как будто стало чуть легче. Выпил две чашки горячего чая с пшённой кашей (вместо хлеба).

1 марта. Тупик. Безволие. Нет сил принять решение о временном перемещении в ГИДУВ. Всё время возвращаюсь к мысли о необходимости настойчиво советовать Зиночке взять на помощь Всеву Шнитникова [317]. Но следует учесть, какова будет атмосфера со стороны Любови Карповны точно, установить лимиты «поручений». Лучше всего ему устроиться для занятий в Политехническом или на «Светлане».

Вечером (до 12 час. ночи) артиллерийский обстрел как будто уменьшился, а днём по временам он доходил до ураганного. Полная изоляция от всего внешнего мира, серая пустота, а на дне, под тиной мёртвого болота — какое-то непреодолимое, стихийное ожидание. Сегодня, как вчера и как много времени уже, никаких проблесков, которые бы освещали возможности реализации ожиданий; всё безвыходно, безнадёжно мрачно, а стихийная сила подсознательного ожидания превозмогает.

3 марта. Окружающая атмосфера и настроение — предельно гнусные. Продолжал составление графиков, окончательно выяснилась необходимость написать заключительные выводы к работе о детской смертности.

14 марта. Пришла Т. С. Соболева. Жутко смотреть на её измождённое, отощавшее, состарившееся лицо. Точно не месяц, а десятки лет её не видел. Несвойственная ей пришибленность и замедленность. Часа три был занят с нею. Её интересует главным образом эвакуация кафедры… Решили просить эвакуировать нашу кафедру во вторую очередь. Смерть (!) Самуила Исаевича и, может быть, также Ожиговой. Половина состава всей кафедры. Случайно уцелела Татьяна Степановна, и ещё более случайно (после поноса от истощения) я. Нужно, однако, думать о сбережении кафедры и всего её содержания для будущего развития и расцвета в восстановленном нашем Ленинграде.

15 марта. Весь день в обычном темпе. Днём — ветеринарный врач Иванов. Головы не вешает, поддерживает свою ветлечебницу на необходимом уровне. Восстановил канализацию, оттаял водопровод, добыл сена, каменный уголь. При настойчивости и деловитости — всё удаётся!