Джеймс Маккол - Лицо по частям. Случаи из практики челюстно-лицевого хирурга: о травмах, патологиях, возвращении красоты и надежды

Как и в любом другом случае остановки сердца у пациента, мы соблюдали четко установленную последовательность действий. Непрямого массажа часто оказывается достаточно, чтобы заново запустить сердце, не прибегая к искусственному дыханию. Если массаж не помогает, то следующий шаг – применение дефибриллятора. Прямо как в фильмах, я крикнул: «Разряд!», убедился, что никто не касается пациента или металлического корпуса кровати, а затем приложил электроды дефибриллятора к груди Марты. Ее тело вздрогнуло от прошедшего по нему тока, однако пульса по-прежнему не было. Следуя стандартной процедуре, я приложил к ней электроды еще два раза, после чего продолжил массаж сердца. Так как реанимировать ее по-прежнему не удавалось, то следующим шагом стал укол адреналина и атропина. Теперь все варианты были исчерпаны. Мы продолжили массировать ей сердце, однако, к несчастью, несмотря на сорок пять минут отчаянных попыток ее спасти, нам в конечном итоге пришлось признать поражение и объявить, что Марта скончалась, так и не приходя в сознание. Признать это было тяжело каждому из нас.

Пока мы боролись за жизнь Марты, одна из медсестер позвонила ее родным – мужу и ребенку-подростку – и сказала им: «Не могли бы вы немедленно явиться в больницу, потому что ей очень плохо». Как бы ни было важно предупредить родственников о критической ситуации, чтобы хоть немного подготовить их к возможным плохим новостям, если сделать это по телефону, то существует риск, что они из-за волнения или страха могут по дороге в больницу попасть в аварию или пострадать как-то еще.

Я вышел из палаты крайне обескураженным и опечаленным из-за того. Я знал, что все медсестры испытывали то же самое ужасное, гнетущее чувство. Будучи профессиональными медиками, мы призваны помогать людям, анализировать их проблемы со здоровьем и находить для них решения. Мы помогаем им выздороветь, когда можем, и облегчаем их страдания, когда не можем. Таким образом, это был момент полного отчаяния, поскольку в данном случае мы никак не могли ей помочь.

Теперь мне предстояло объясняться с ее мужем и родными. Как и у всех младших врачей, в рамках подготовки меня учили сообщать плохие новости в подходящей обстановке, с использованием подходящих слов и, так как общение между людьми на восемьдесят процентов происходит невербально, в подходящей позе. Известно, что плохие новости легче воспринимаются и реакция на них более благоприятная, если предварительно использовать формулировки, указывающие на то, что людей ожидают плохие новости. Нас учили сначала дать вербальный «предупредительный выстрел», например: «Боюсь, у меня для вас плохие новости», после чего выдержать паузу, чтобы дать людям время переварить эту информацию, и только потом сообщать о гибели их близкого. Я довольно четко представлял, как я хочу это сделать, однако у меня в итоге не оказалось на это ни времени, ни возможности, так как они внезапно появились прямо передо мной. Муж Марты практически столкнулся нос к носу со мной посреди коридора и без конца повторял:

– Что случилось? Что случилось? – А затем, не дав мне ответить, сказал: – Марта умерла, так ведь?

– Пойдемте поговорим в кабинете, – сказал я.

Никакие теплые слова, никакие приемы, ничто не могло помочь ему смириться со случившимся. Мне пришлось напрямую сообщить ему горькую правду. Разумеется, он находился в полном смятении, и в столь чудовищных обстоятельствах было чрезвычайно сложно хоть как-то его утешить. После этого случая – когда мне впервые пришлось сообщать человеку о смерти супруга – я решил пройти дополнительное обучение по общению с пациентами и их близкими в тяжелые времена, однако, как оказалось, все существующие базовые и продвинутые курсы были направлены на то, как сказать об обнаруженной у человека опухоли или каком-то другом страшном диагнозе, но не о смерти. В 1990-е, да и в наши дни, как бы хорошо врач ни постарался подготовить почву, невероятно тяжело сообщать родственникам пациента о его внезапной кончине.

Врачей-онкологов теперь автоматически отправляют на трехдневные курсы по продвинутым навыкам коммуникации. Когда такое правило только ввели, некоторые из тех, у кого и без того уже был обширный опыт, может, и были немного недовольны необходимостью дополнительного обучения, однако это является, как и всегда являлось, неотъемлемой частью нашей профессии. Я чрезвычайно ценю подобную подготовку, но прекрасно понимаю, что никакое обучение не облегчит задачу сказать пациенту о неоперабельном раке либо члену семьи о том, что его мужа, жены, матери, отца, сына или дочери не стало.

Ужасные вещи происходят без предупреждения, и очень сложно в подобных обстоятельствах смягчить удар, мы неизбежно принимаем подобное несчастье близко к сердцу, поскольку пациент в тот момент находился под нашей ответственностью. Когда ты успокаиваешься и задумываешься о том, как предотвратить повторение подобного в будущем, ты понимаешь, что ответа нет – это одна из тех ужасных вещей, которые не предотвратить.

Одна из самых известных поговорок в мире врачей звучит так: хороший хирург знает, как оперировать, хирург получше – когда оперировать, а самый лучший хирург – когда оперировать не стоит. Амбициозные хирурги тратят до десяти лет, обучаясь проводить операции, а последующие пять лет учатся понимать, когда их делать не нужно. Принять правильное решение не так-то просто, потому что каждый хирург инстинктивно стремится активно применять свои знания на практике. Хочется использовать свои навыки и таланты, выработанные за годы подготовки, для разрешения возникшей у пациента проблемы прямо здесь и сейчас, а то и вовсе у него на глазах, если он не находится без сознания под общей анестезией. Возможность делать подобное до сих пор вызывает у меня радостные чувства, и это чрезвычайно привилегированное положение.

Первые 10 лет хирурги учатся делать операции, а следующие 5 лет – понимать, когда эти операции делать не стоит.

Подобно большинству студентов-медиков, я начал свое обучение, полагая, что врачи способны найти решение любой проблемы со здоровьем, однако всем из нас в итоге приходится усвоить, что некоторые проблемы не могут быть разрешены. Некоторые пациенты и вовсе идут на поправку сами по себе, пока мы пытаемся понять, что с ними не так. Я частенько в шутку говорю своим пациентам, что моя задача – сделать так, чтобы им стало лучше, ну, или хотя бы не сделать хуже, и по возможности приписать себе заслугу в их выздоровлении. Порой наступает момент, когда любые дальнейшие попытки лечения пациента с помощью медицинских или хирургических мер будут лишь продлевать его мучения. Каждый из нас должен научиться понимать – и это очень мучительный урок, – когда следует признать поражение и отступить. Вместе с тем иметь дело со смертью и умирающими людьми крайне непросто, и всегда возникает вполне понятное желание не спешить с признанием неизбежного. Эта черта искореняется через силу и после долгих лет работы.