Джеймс Маккол - Лицо по частям. Случаи из практики челюстно-лицевого хирурга: о травмах, патологиях, возвращении красоты и надежды

В результате, когда я пошел навестить Ирен в тот вечер, мне было запрещено выписывать ей что-либо от мучившей ее боли. Она уже выпила все таблетки, которые взяла с собой, однако по-прежнему сильно страдала, и у нас в Великобритании я бы назначил ей подходящее обезболивающее, однако в американской больнице я сделать этого не мог. Поступи я подобным образом, и я, и больница могли пойти под суд, а к тому времени я уже усвоил, что в США ты можешь не получить необходимую медицинскую помощь, если у тебя нет солидного состояния или полной страховки, но найти адвоката, готового подать от твоего имени на кого-либо в суд, ты можешь всегда, каким бы бедным ты ни был.

Пока я осознавал, что не смогу оказать Ирен паллиативную помощь [57], другой приезжий ординатор, Стив Шиммель из Индианы, который обычно был еще тем весельчаком, с типичной для Среднего Запада медлительностью, окончательно утвердил это у меня в голове. «Нет, – сказал он, видя мои колебания. – Тебе нельзя этого делать [назначать ей лекарства]». Пока он это говорил, я отчетливо ощущал повисшее вокруг безмолвие, а металлический привкус антисептика во рту и в носу казался более выраженным, чем обычно. Ирен взглянула на меня, и мне только и оставалось, что беспомощно посмотреть на нее в ответ, пробормотав какую-то банальность и оставив ее на всю ночь справляться с болью самостоятельно.

Все произошедшее было мне совершенно чуждо. Ключ к превосходному здравоохранению – это понимание, что ты можешь что-то изменить в пользу пациента, поэтому я ощутил беспомощность и пустоту, осознавая, что могу избавить Ирен от боли, однако не смею этого сделать из-за существующей системы здравоохранения, у которой приоритеты, по идее, должны совпадать с моими. Казалось, все годы моей подготовки и дарованной мне власти были сведены на нет, причем не по каким-то медицинским причинам, а для выполнения требований, напечатанных мелким шрифтом в страховом полисе. Это происшествие и по сей день свежо в моей памяти, и каждый раз, когда заходят разговоры о переходе на систему здравоохранения американского образца – а политики правого крыла все чаще продвигают такую идею, – мне в голову тут же приходит образ этой женщины, которая всю ночь мучилась от боли.

Вернувшись из Майами, я закончил свою базовую медицинскую подготовку, получив в 1997 году еще один диплом с отличием, и, насколько мне известно, я до сих пор являюсь единственным выпускником Университета Глазго, получившим диплом с отличием и по стоматологии, и по медицине. Моей навязчивой целью по-прежнему было стать челюстно-лицевым хирургом, и мне оставалось только пройти через все обязательные этапы, однако с учетом двойного образования в стоматологии и медицине и дополнительной медицинской и хирургической подготовки этот процесс был далеко не быстрым.

В рамках подготовки все студенты-медики должны проходить интернатуру, продолжая свое образование в качестве самых младших сотрудников в больнице. Я уже был интерном, когда заканчивал учиться на стоматолога, однако теперь был вынужден повторить этот процесс в качестве младшего медика. Итак, для начала я устроился интерном в Университетскую больницу Уэстерн Инфирмари (Western Infirmary). К тому времени мне было уже двадцать восемь, хотя в среднем интернам обычно двадцать два – двадцать три года. Мое руководство смекнуло, что опыта у меня больше, чем у моих ровесников, и в результате поручало мне более ответственные задачи.

Интерны работают как в общей медицине, так и в общей хирургии, и я, с учетом моих стремлений, предпочитал последнее, хотя от меня требовалось и то, и другое. Поначалу работа была большей частью административная, приправленная сильным недосыпом. Работа в отделении порой давалась тяжело, однако без нее было не обойтись, поскольку только по завершении этого года Генеральный медицинский совет регистрировал тебя как врача.

У меня были продолжительные смены: я работал весь день, всю ночь, а потом снова весь день, после чего возвращался на следующее утро, и все повторялось снова. Трудиться приходилось не покладая рук, так как в случае необходимости нас могли вызвать и во внерабочее время. Хоть сейчас мне порой и приходится задерживаться допоздна, особенно когда операция оказывается особенно сложной из-за плохого общего состояния пациента, его кровеносных сосудов или поврежденных в результате лучевой терапии тканей, подобное случается относительно редко, а в те времена это было обыденностью, и я уже не видел конца проходящим через мои руки больным или травмированным пациентам.

В свой первый день я обнаружил сто четыре занятые койки. Я не был знаком ни с кем из пациентов, а пообщаться со своими коллегами-врачами мне не довелось: те, кто работал днем, уже ушли домой, и ввести меня в курс дела было некому. Итак, поздоровавшись с медсестрами, я приступил к своим обязанностям. В белом халате, кроссовках и с двумя пейджерами в руках я старался делать что-то полезное в отделении, однако большей частью просто ожидал, пока что-нибудь случится – а с таким количеством пациентов под мою ответственность я знал, что долго ждать не придется. Днями и ночами я ходил по отделению, время от времени устанавливая внутривенные канюли пациентам, однако главным образом заполнял разные бумаги и оформлял документы на выписку, а также находился рядом, когда старшие стажеры делали все самое интересное.

На пяти этажах медицинских отделений я чувствовал себя как на войне, хотя порой и выпадала возможность немного перевести дух. На одном из дежурств я помогал в родильном отделении, и было волнительно принимать участие в появлении на свет новой жизни. По очевидным причинам большинство родителей были взволнованы еще больше, однако одна бывалая мать выглядела на удивление безучастной к происходящему. Когда я сказал ей, что у нее родился здоровый мальчик, и предложил взять его на руки, она, задумавшись на пару секунд, ответила: «Нет, можешь не беспокоиться, сынок. Когда мне разрешат покурить?»

В первый день интернатуры под моей ответственностью оказалось 104 пациента.

Моя хирургическая подготовка началась в отделении, где лечилось много пациенток с раком груди, а также была палата неотложной помощи, где, как правило, имели дело с пациентами, жалующимися на острые боли в животе. Моя работа здесь была совершенно неинтересной и чисто административной – я только и делал, что заполнял бумаги, даже толком не присутствуя в операционной. Мне удалось попасть туда всего дважды, да и то когда подвернулась возможность пробраться туда тайком. Мое появление сопровождалось всевозможными комментариями: «Черт, да у нас тут энтузиаст, и чем ты хочешь заняться?» – либо менее дружелюбными: «Что ты тут делаешь и кто выполняет твою работу в отделении?»