Хайдер Варрайч - Сердце, которое мы не знаем. История важнейших открытий и будущее лечения сердечно-сосудистых заболеваний

Высокий, худощавый кардиолог выбежал из комнаты за стеклом и взял выполнение процедуры на себя. Я отошел в сторону и занялся введением лекарств. Я понимал, что иначе буду только мешать. За несколько мгновений кардиолог довел катетер до коронарных артерий пациента. При взгляде на первый снимок у меня самого чуть не остановилось сердце. Вместо них, свободно расходящихся в стороны ветвей коронарных артерий, которые обхватывают сердце, как пальцы, держащие грейпфрут, там был какой-то обрубок – узкий ход, который заканчивался тупиком, едва успев начаться. Врач стал проталкивать по просвету катетера стилет, надеясь пробиться через сгусток, блокирующий кровоток в главной левой коронарной артерии. Он делал это предельно внимательно, словно вел хрупкую шхуну сквозь бурю. Он осторожно протиснул проволоку за тромб, но внезапный приступ пациента так же неожиданно оборвался, и его извивающееся тело вдруг обмякло – началась фибрилляция желудочков.

Я склонился над пациентом и начал делать непрямой массаж сердца, а врач продолжил свою работу. Еще один врач наложил на лицо пациента маску и стал проводить искусственную вентиляцию легких кислородом. Тем временем кардиолог-интервенционист провел проводник по передней межжелудочковой артерии, огибающей сердце до его верхушки, а затем вытянул его назад. Хотя я делал непрямой массаж сердца, из-за чего тело пациента ходило ходуном, интервенционист продолжал свое дело: методично устанавливал стенты по пути назад из артерии, полностью заполняя ее металлическим каркасом. Если сравнить катетеризацию сердца с изобразительным искусством, он был словно Джексон Поллок, жестко швыряющий краску на беззащитный холст. С чисто технической точки зрения это был лучший пример мастерского владения инструментарием, который я когда-либо видел. Однако этот шедевр так и не увидел свет: пациент умер.

Как только это произошло, все замерли. Я встретился глазами с кардиологом, проводившим процедуру. Будучи еще только резидентом, я буквально жил словами похвалы и одобрения, хватал каждое «молодец», словно золотую монету. Каждый благосклонный кивок, каждый заслуженный мною доверительный взгляд значил для меня бесконечно много. Но на этот раз я почувствовал, что сам должен высказать свою поддержку. Я посмотрел на опытного врача и после короткой паузы сказал ему: «Я бы доверил вам жизнь своего отца». Когда все практические вопросы были решены, наступил самый тяжелый момент. Разговор с супругой, ожидающей конца процедуры.

Я по сей день вспоминаю свою встречу с этой парой перед операцией. Мне кажется, я слишком сильно к ним проникся, воспринял их как близких и знакомых мне людей – хотя я видел их впервые. Надо ли было говорить ей, что все будет в порядке? Я не знаю до сих пор.

Я познакомился со своим другом Саджадом, когда только приступил к научной работе в Бостоне. Он был кардиохирургом и одним из самых скромных людей, которых я когда-либо встречал. Очень наблюдательный от природы, он предпочитал всегда оставаться в тени, подальше от гущи событий, но в пределах слышимости. Мне казалось, что я по-прежнему не очень хорошо его знаю, пока однажды не увидел, как он, орудуя электропилой, раскрывает пациенту грудную клетку. Жуткий звук, с которым пила проходила сквозь кости человека, заполнял всю операционную. Саджад неотрывно смотрел на раскрытую грудь пациента, прекрасно осознавая, что при малейшем отклонении от курса пила может вонзиться прямо в сердце, бьющееся под распиленной грудиной.

Разрезав пациента ровно до середины, Саджад приступил к выполнению вовсе не какой-то редкой, диковинной процедуры – он всего лишь провел одну из самых распространенных операций в мире.

Каждый год сотни тысяч американцев и еще миллионы жителей остального мира переносят операцию аортокоронарного шунтирования (coronary artery bypass graft – CABG). Эту операцию называют по-разному: коронарным шунтированием, шунтированием сердца, операцией на открытом сердце – но те, кому приходится говорить о ней каждый день, зовут ее просто cabbage («капуста») [290]. Эту операцию пережили многие известные люди. В последнем эпизоде своего ТВ-шоу «Larry King Live» Ларри Кинг сказал гостю, Биллу Клинтону, что они оба состоят в клубе «застегнутых на молнию». Клинтон громко рассмеялся, но через несколько минут «люди в костюмах» попросили Кинга пояснить, что он имел в виду под «застегнутыми на молнию», – и Кинг уточнил, что им обоим сделали шунтирование, после которого «тебя снова застегивают на молнию». Но оставим щекотливые двусмысленности: АКШ – одна из самых известных операций, и, пожалуй, никто не придумал ей такое красноречивое описание, как Дэвид Леттерман, сравнивший ее с разделыванием лобстера.

Сердечная болезнь не подкралась к Леттерману незаметно, как опасный незнакомец на темной улице дождливой ночью. Она уже приходила к нему в дом за несколько десятков лет до этого: тогда она внезапно оборвала жизнь его отца, которому не было и 60. Самому же Леттерману сделали шунтирование, и всего через пять недель после операции он уже снова вернулся на свою передачу с такими словами: «После всего случившегося мне остается только радоваться, что я ношу одежду, которая расстегивается спереди».

За день до катетеризации сердца, которую ему назначили на 14 января 2000 г., Леттерман чувствовал себя совершенно здоровым человеком и мог спокойно пробежать без остановок 10 км. Когда на студийные экраны вывели изображения его коронарных артерий, он сказал аудитории: «У меня [была] граната в главной левой коронарной артерии».

Его первый гость, Реджис Филбин, спросил: «Вы были шокированы, когда вам сказали, что нужно ставить пять шунтов, и дали ли вам время подумать или вас сразу скрутили и уложили на операционный стол?» Леттерман ответил: «Мне сделали ангиограмму два года назад, но тогда мне повезло: сказали, что все в порядке, надо просто наблюдать. Но в этот раз я понимал, что дело добром не кончится. Я чувствовал, что второй раз в таком вопросе повезти не может».

Ему тут же назначили день операции, и через несколько дней хирурги «переделали ему трубы». Семь лет спустя и у Реджиса были получены плохие результаты стресс-теста, и он тоже был вынужден дать согласие на АКШ.

Когда стало ясно, что инфаркт миокарда возникает из-за недостаточности коронарного кровообращения и что в некотором смысле это похоже на засор в трубах, восстановление кровотока хирургическим путем показалось самым очевидным, интуитивно понятным решением. Первый удар – в прямом и переносном смысле – принял на себя Алексис Каррель (1873–1944), один из самых удивительных людей в истории медицины [291] Menzoian J. O., Koshar A. L., Rodrigues N. Alexis Carrel, Rene Leriche, Jean Kunlin, and the History of Bypass Surgery. Journal of Vascular Surgery. 2011;54:571–4. . Когда Каррель еще только обучался медицине во французском Лионе в 1894 г., тогдашний президент Франции Сади Карно был ранен анархистом во время парада прямо у него на глазах. Президента привезли в больницу, но хирурги лишь беспомощно смотрели, как он умирает, истекая кровью, потому что не знали, как сшить несколько разорванных сосудов. Алексис был в смятении, но обращаться с расспросами к своим преподавателям не стал – он знал, что им нечего будет сказать. Вместо этого он пошел к самой знаменитой портнихе города и попросил научить его искусству наложения швов. Обретенное мастерство быстро принесло ему успех, но, прославившись в столь юном возрасте, Каррель обзавелся множеством врагов – его карьера во Франции завершилась отъездом в Канаду. В конце концов, он добрался до США и стал одним из самых знаменитых хирургов своего времени. Помимо множества других достижений, в 1910 г. Каррель стал первым хирургом, присоединившим к коронарным артериям собаки другой кровеносный сосуд – правда, та первая операция закончилась неудачей.