Джордж Стайнер - Толстой и Достоевский. Противостояние

Время уже хорошо за полдень. Дом Гани — одна из тех «достоевских» Вавилонских башен, из чьих промозглых комнат летят, словно ослепленные летучие мыши, полчища персонажей. Пьяные чиновники, студенты без гроша в кармане, полуголодные швеи, добродетельные, но попавшие в опасное положение девы, дети с наивными глазами — все они нам уже знакомы. Это — потомки маленькой Нелл [102] Из «Дэвида Копперфильда» Ч. Диккенса. [103] Из «Лавки древностей» Ч. Диккенса. и остальной галереи диккенсовских персонажей. Они населяют европейский и русский роман от «Оливера Твиста» до Горького. Они спят на «старом … диванчике, на дырявой простыне», питаются жидкой кашей, живут в страхе перед домовладельцами и ростовщиками, зарабатывают свои жалкие гроши стиркой или переписыванием бумаг и разводят удручающе огромные семьи в наводненном людьми мраке. Это — малые сии, обреченные в аду больших городов, через который вели своих многочисленных последователей Диккенс и Эжен Сю. Достоевский привнес в эту традицию довольно беспощадную комедию, которая рождается из унижения, и идею о том, что в литературе — как и в Писании — самую ясную правду можно услышать лишь из уст ребенка.

Мышкина вталкивают в муравейник новых персонажей: Ганина мать, его сестра Варвара, брат Коля (один из непостижимо восприимчивых «достоевских» подростков), Птицын (ухажер Варвары), некто Фердыщенко (пьющая версия Микобера) и отец Гани, генерал Иволгин. Последний — один из самых человечных и прекрасно выписанных персонажей в романе. «Отставной и несчастный», — представляется он при знакомстве с князем, и это задает ироикомический тон. Его воспоминания, которые он излагает всем и каждому, лежат в диапазоне от откровенной выдумки до клочков вчерашних газет. Когда его разоблачают или припирают к стенке неудобными фактами, этот местный Фальстаф принимается патетически ссылаться на осаду Карса [104] Имеется в виду осада турецкого города Карса (1855) во время Крымской войны. и пули в его груди. Присутствие Мышкина служит катализатором; соприкоснувшись с ним, разные персонажи загораются и начинают ярко светиться. Природа князя — и в этом состоит ее полностью драматизированная магия — открыта любому влиянию и определена его отношением к другим человеческим существам; но при этом она обладает несомненной и нерушимой индивидуальностью.

Между Ганей и его семейством разгорается ссора по поводу его брака с Настасьей. Мышкин покидает комнату и слышит звон колокольчика у дверей:

«Князь снял запор, отворил дверь и — отступил в изумлении, весь даже вздрогнул: пред ним стояла Настасья Филипповна. Он тотчас узнал ее по портрету. Глаза ее сверкнули взрывом досады, когда она его увидала».

Это первый из неожиданных поворотов, вокруг которых строится сюжет романа.

Достоевский собрал своих персонажей для «большого эпизода» (вспомните собрание у Ставрогина в «Бесах» или встречу в келье старца Зосимы в «Братьях Карамазовых»). Диалог прерывается лишь скупыми сценическими ремарками: «Ганя оцепенел от испуга», Варя и Настасья «обмениваются странными взглядами».

Ганю обуревают ненависть и смятение. Терзания достигают пароксизма, когда в комнату входит его отец во фраке и принимается за рассказ о, якобы, своем приключении, которое он на самом деле вычитал из газет. Настасья сначала с жестокостью поощряет его повествование, а потом разоблачает ложь. Движимая, как и Аглая, истерией собственной беззащитности, она хочет продемонстрировать свойственную мужчинам нечестность. «В это самое мгновение раздался чрезвычайно громкий удар колокольчика из передней. Таким ударом можно было сорвать колокольчик». Второе важное явление. Входит Рогожин в сопровождении дюжины буянов и прихлебателей, которых Достоевский обозначает словом «хор». Рогожин называет Ганю «Иудой» (подразумевается, что в наших мыслях должны твердо закрепиться символические смыслы, связанные с Мышкиным). Рогожин собирается сыграть на Ганином корыстолюбии и «выкупить» у него Настасью. И в этом — одна из частей тонкой фактуры сюжета: если Ганя «продаст» Настасью за рогожинское серебро, он обманет надежды Мышкина. Следует отметить, что при первом чтении романа нашему пониманию всех уровней действия мешают ровно те же сложности, с которыми мы сталкиваемся, когда впервые слышим сложный драматический диалог в театре.

Тон Рогожина конвульсивно переходит от звериной гордости к чему-то вроде смирения чувств. «Э-эх! Настасья Филипповна! Не прогоните, скажите словцо». Она, «обмерив [Рогожина] насмешливым и высокомерным взглядом», заверяет, что за Ганю не собирается, но, тем не менее, провоцирует его, и он предлагает за нее сто тысяч рублей. Ганина сестра в ужасе от этого «аукциона», она называет Настасью «бесстыжей». Потеряв голову, Ганя замахивается на Варвару:

«Но вдруг другая рука остановила на лету Ганину руку.

Между ним и сестрой стоял князь.

— Полноте, довольно! — проговорил он настойчиво, но тоже весь дрожа, как от чрезвычайно сильного потрясения.

— Да вечно, что ли, ты мне дорогу переступать будешь! — заревел Ганя, бросив руку Вари, и освободившеюся рукой, в последней степени бешенства, со всего размаха дал князю пощечину.

Раздались восклицания со всех сторон. Князь побледнел. Странным и укоряющим взглядом поглядел он Гане прямо в глаза; губы его дрожали и силились что-то проговорить; какая-то странная и совершенно неподходящая улыбка кривила их.

— Ну, это пусть мне… а ее… все-таки не дам!.. — проговорил он наконец; но вдруг не выдержал, бросил Ганю, закрыл лицо руками, отошел в угол, стал лицом к стене и прерывающимся голосом проговорил:

— О, как вы будете стыдиться своего поступка!»

Это один из сильнейших пассажей в «Идиоте» или даже, пожалуй, — во всей истории романа. Но поддаются ли подобные эффекты внимательному изучению? Ведь они зависят, — как в поэзии или в музыке, — от всего произведения в целом.

Интуиция затравленного зверя подсказывает Гане, что его главный соперник — не Рогожин, а «идиот». Но причина их конфликта — хотя ни Ганя, ни Мышкин этого полностью не осознают — это не Настасья, а Аглая. Князь принимает пощечину так, как принял бы ее Иисус, и, назвав его через пару мгновений «овцой», Рогожин озвучивает этот символ. Князь уже простил Ганю, но ему невыносимо, что он стал участником Ганиных мук и унижения. Ибо, поняв Аглаю еще при знакомстве, он уже вовлечен. То, что ему открылось столько правды, ощущается как соприкосновение с грехом, и снова мы видим, как близость Рогожина обостряет сознание князя. Страдание, которое буквально уводит Мышкина в угол, усугубляется предощущением его собственных будущих мук и его отношением к Гане. Также не пропускаем мы и намек на эпилепсию в его «странном взгляде» и дрожащих губах.