Сергей Боровиков - В русском жанре. Из жизни читателя

Мы чокнулись ещё стаканом мадеры, и мой старший товарищ объяснил далее, что не только от главного и завредакцией, но и от простого редактора много чего зависит…

Свежий апрельский ветерок задувал с моря, разноцветные тени сбегали по морщинам Карадага, становилось спокойно, уютно и понятно в осваиваемом мире советской литературы.

— Мы же, братец, — говорил мне в другой раз тот, кого Ч. называл Олежкой, также известный критик и, к тому же, исторический романист, — с Виктором Андреевичем вынуждены ларёчника, а тем более лабазника, ласкать. Эх! К тебе сами придут, а мы должны побегать, предложить услуги. Давай, братец, выпьем, — и мы чокнулись горьковатым крымским хересом, — а я вот имяреку, болвану бездарному, спинку должен помыть, чтобы он меня при составлении годового плана не забыл, да ещё должен результат помывки у тебя, скажем, опубликовать, для чего должен помыть спинку и твоему главному, ну уж а с тобой, — тут он умилился и заблестел очками, — как друзья, просто выпьем!

Мне нравился цинизм москвичей.

Бытовало мнение, что критики-патриоты — тяжелодумные оруженосцы бездарных патриотических литгенералов. Я более встречал там хитроумных циников в прикиде народолюбцев. Цинизм был куда симпатичней, чем занудливый взгляд моего первого главного, всё искавшего крылья души у первых секретарей обкомов, или «степной огляд», или что-то в этом роде следующего шефа, черпавшего из «родников народных». Оба при этом имущественные свои дела обстряпывали с виртуозной лёгкостью, хотя и в разном стиле. Первый находился в роли крупного советского писателя на дистанции от областного руководства в силу своей крупности и близости столице. Он часто отлучался в Москву, непременно выступая на всероссийских и всесоюзных пленумах, секретариатах и совещаниях, возвращаясь в Саратов и в редакцию, как небожитель. Второй, напротив, был в доску свой комсомольско-народно-русско-мордовско-колхозный парень, обожаемый во всех без исключения кабинетах — от секретаря обкома до директора совхоза. Он неутомимо мотался по районам или бегал по городу, всегда готовый услужить делом и словом, сочинить гимн района или предприятия или просто шуточные, не без озорства, стишата к юбилею, скажем, руководителя водоканала или хлебкомбината.

Пленяло и московское злословие. Блистал здесь Ч. Более всего он любил в обычной своей меланхолической интонации пересказывать реальные события. Иногда — книги. Причём, и это, кажется, особенно характерно, книги не «евреев», но «своих». Как-то он довёл меня до истерического смеха, импровизируя пародию на романы классика патриотической литературы Анатолия Иванова. «Книга первая, глава вторая. Онисим Кривой, воротившись с германской застал жену свою Евдокею с барским приказчиком Кузьмой. Не торопясь, отрубил он Евдокее сиськи и велел принести деток. Покидал их в колодец, и тогда взялся за Евдокею основательно. Книга седьмая, глава шестая. Лето тридцать седьмого выдалось ненастное. Зарядили дожди. В лугах начало гнить сено. Подымал голову классовый враг».

Из множества его эскапад ещё две. «У нас, так сказать, нормальный, действительно, мужичок талантом быть признан не может. Колется, если, действительно, то говорят: талант! Лучше ещё, если даёт, так сказать, в жопу, тогда говорят: страдает, душа болит, большой, так сказать, талант. А если кто, как я, к примеру, жену и деток любит, день и ночь на них работает, ну, в лучшем случае скажут: способный парнишка!»

Другая связана с эмиграцией Василия.

«Улетает, действительно, Вася из Шереметьева, а за ним бегут. Бегут секретари, кураторы, все бегут и кричат: “Вася, останься!” Он всем однотипно: “Пошли вы на…!” Роли у всех распределённые: кураторы в буфет тащут, Верченко за локоть берёт и про квартиру шепчет, Фелька бородой трясёт и про общее прошлое вспоминает. Вася идёт, понимаешь, к трапу и всех посылает. Наконец, уже у трапа, появляется вообще сам Мокеич в сопровождении директора “Худлита”. Директор договором на собрание сочинений размахивает, а Мокеич одно слово говорит: “орден”. А Вася оборотился уже с лесенки и сапожком их в рыла: пошли, мол, надоели!»

Встречаются печатные перлы, которые просто хочется цитировать, наслаждаясь. Читать их надо медленно, с чувством.

«На пятом километре грунтовой дороги Салтыковка — Песковатка (Ртищевский район) двое неизвестных под угрозой физической расправы отобрали 15 рублей и звезду Героя Социалистического Труда у пенсионера» (Саратовская газета «Коммунист». 1990, 29 мая).

«Первая партия мягкой мебели “Муза” выпущена на совместном российско-китайском предприятии “Бирасун”, созданном при исправительно-трудовом учреждении в посёлке Бира Облученского района Еврейской автономной области» (Интерфакс: Известия. 1994, 17 марта).

Три степени узнавания:

— некогда в примечаниях к Есенину как обожгло: сборник «Гостиница для путешествующих в прекрасном». Бог мой, как необычно, красиво, — подумал старшеклассник;

с ознобом прочитал молодой литератор, и без того покорённый Эрдманом;

— Мы на этом свете всё равно что в гостинице… — с удивлением согласился пожилой литератор, и до этого читавший «Пучину» Александра Николаевича Островского, но впервые увидевший эти строки.

Жалеют Эрдмана, боже, как глупо! Дескать, мог бы написать ещё сколько-то гениальных пьес, равных или даже выше «Мандата» и «Самоубийцы»… Если бы не Сталин, если бы не Качалов, если бы…

А то, что Гоголь, именно Гоголь, и тоже две?

Но я сейчас даже не о том, а о том, что написанное после войны Эрдманом и реализованное в детском, преимущественно, мульткино, не есть жалкое прозябание и творческая чёрная дыра. Конечно, можно сослаться на эпизод, рассказанный Юрским, которого Эрдман отговаривает, чуть не запрещает сниматься в картине по его сценарию, кажется, «Укротители велосипедов». И в самом деле, формально своего Эрдман практически не создал. Он сделался соавтором, но кого? Вольпина, ясно, а ещё кого? Марк Твена, Шекспира, Чехова, Достоевского, Островского, Андерсена, Лермонтова, Гаршина, Киплинга, А. Толстого, Есенина, Шварца. Когда сейчас мы поголовно не то что вздыхаем, а стонем о золотом веке советского мультфильма ввиду омерзительной импортной продукции, предлагаемой нашим детям ТВ, то можно перечислить фильмы по сценариям Эрдмана, и ясно, каков был его личный вклад в ту культуру, которая, как светлый остров, существовала в чёрном режиме: «Братья Лю», «Оранжевое горлышко», «Остров ошибок», «Приключения Мурзилки», «Двенадцать месяцев», «Снежная королева», «Верлиока», «В некотором царстве», «Кошкин дом», «Тайна далёкого острова», «Приключения Буратино», «Человечка нарисовал я», «Мишель и Мишутка», «Лягушка-путешественница», «Кошка, которая гуляла сама по себе», «Снегурочка», а ещё игровые «Морозко», «Огонь, вода и медные трубы», «Город мастеров», «Шведская спичка», «На подмостках сцены», «Каин XVIII». Всего 28 фильмов и 31 мультфильм.