Анна Козачина - Литература Японии

Прежняя самурайская простота и безыскусность времен Камакура как будто сохранялись, но простота была уже не той, не прежней; эстетизм и утонченность времен Хэйана вновь пробудились к жизни, но это был не прежний эстетизм. Эстетические воззрения самураев представляют собой весьма сложный комплекс. Ключ к самурайской эстетике прежде всего следует искать в бугэй и бугаку. Бугэй — это те виды искусства, которые являются для самураев как воинов профессиональными; это прежде всего «искусство меча» (кэндзюцу) — фехтование, а также «искусство лука» (кюдзюцу) — стрельба. Термином «бугаку» обозначались особые виды воинского пения и плясок, иногда принимавшие формы довольно сложных представлений.

Из этих двух источников и развились эстетические взгляды и вкусы самураев. Огромное место в самурайской эстетике также занимали элементы буддизма. Вслед за признанием представителями правящих кругов учения дзэн дзэн-буддизм стал быстро распространяться среди сословия самураев. Самурай должен был настойчиво воспитывать волю, акцентировать внимание на самообладании и хладнокровии — качествах, столь необходимых для воина-профессионала. В сочетании с самодисциплиной находилось и другое качество, прививаемое воинам, — беспрекословное подчинение господину и военачальнику.

С XIV—XV вв. началась социально-культурная история дзэн-буддизма в качестве системы японского образа жизни. На эту эпоху приходится расцвет дзэн в Японии. Дзэнские монахи выступали в роли советников и наставников в сёгунском и императорском окружении. К ним также обращались за содействием военные, государственные чиновники, художники и поэты.

В XV в. дзэн-буддизм приобрел особую значимость в культурной жизни Японии. Он дал толчок развитию новых направлений в области живописи, поэзии и драматургии. Благодаря спонтанности и афористичности дзэн-буддизм глубоко проник в те области искусства, где были важны импровизация и интуиция, дал возможность последователям дзэн реализовать свои творческие импульсы и ощутить причастность Дхарме и радость жизни.

Мудзё — концепция непостоянства всего существующего, эфемерности и призрачности, выработанная под влиянием буддизма, понятия кратковременности и прекрасного; она облекала недолговечное текущее мгновение (цветение вишни и опадание ее лепестков, испарение капель росы с поверхности листа после восхода солнца и т.д.) в особую эстетическую форму. В соответствии с этим тезисом и жизнь человека считалась тем прекраснее, чем она короче, особенно если это ярко прожитая жизнь. Отсюда и особое отношение самураев к смерти.

Итак, эстетика периода Муромати основывалась совсем на других началах, нежели эстетика Хэйана. На смену принципу «моно-но аварэ» — «очарование вещей» — пришел принцип красоты (би), или не столько красоты, сколько «красивости». Во всем искали именно эту «красивость»: в прошлом — в Хэйане, Камакура; в настоящем — в окружающем быту и природе. Изящные формы быта снова стали культивироваться с любовью и изобретаться. Красивое искали и в развлечениях, и в литературе.

Главные литературные памятники эпохи.В период Муромати продолжали развиваться почти все прежние литературные жанры предыдущих эпох: военные рассказы — в «Онин-ки» («Летопись годов Онин»); вака, в частности танка; писались в большом числе и китайские поэмы. Однако повестям было далеко до своих прообразов — хэйанских моногатари. «Онин-ки» — скорее, историческая хроника, чем художественное произведение. «Сказание о доме Сога» — слабое подражание «Повести о доме Тайра». Танка находилась в сильнейшем упадке. Китайские поэмы иногда достигали высокой степени художественности, но все же они — только приближение к китайским образцам.

Однако могут быть выделены три главных памятника литературы, созданных именно в эту эпоху.

«Тайхэйки», или «Повесть о великом мире». Эта героическая эпопея образовалась так же, из устного сказа. Такие же сказители, как и в эпоху Камакура, распевали о том же, но в приложении к борьбе Юга и Севера. Сказ повествует о событиях с 1318 по 1367 г., но сосредоточивается преимущественно на трех моментах: на гибели дома Ходзё, на Реставрации Кэмму и на последующей трагической судьбе Годайго и всего Южного двора. Эти события стали вторым после войн между Тайра и Минамото источником историко-героического эпоса. И этот эпос, как и первый, также дал материал для героической эпопеи, то есть литературного произведения. Словосочетание «Великий мир» в наименовании этого произведения — не ирония, а выражение веры в то, что и в этих тяжелых, трагических событиях есть свое сокровенное (великий мир, великое спокойствие), к которому они, эти события, должны привести.

«Дзинно-сётоки», или «История правильной преемственности божественных монархов». Это произведение другого плана: оно исходит от историографа, так как в нем излагается течение истории. Автор написал в самом начале произведения: «Я хочу рассказать о том, что с самого века богов трон у нас передавался от поколения к поколению по правильному закону». Это означает, что он стремился осмыслить исторический процесс и притом выделить в нем правильное, то есть законное, относя все отклонения от правильного хода вещей к временным изгибам пути, который потом неукоснительно опять выправляется.

«Цурэдзурэгуса», или «Записки от скуки». Третье произведение, говорившее о наступающем новом, — знаменитые «Записки Кэнко-хоси (монаха Кэнко)», озаглавленные им «Цурэдзурэгуса» — «В часы досуга и пусточасья» (или же «Записки от скуки»). По традиционной классификации это произведение жанра дзуйхицу . Но автор, Ёсида Канэёси, перу которого принадлежат эти «Записки», вовсе не монах. Все дело в том, что в ту эпоху словом хоси, буквально «монах», обозначали и странствующих сказителей и вообще странников — людей, не имевших ни своего дома, ни определенного положения. Канэёси вышел из семьи синтоистских жрецов, но по прихоти судьбы не смог унаследовать профессию своих предков. Он повел скитальческую жизнь, находя себе временное пристанище на службе то у одного влиятельного лица, то у другого.

Стихи, написанные Кэнко-хоси в период монашеской жизни, особенно высоко ценились его современниками, и он был назван одним из «четырех небесных владык японской песни». Последние годы жизни Кэнко провел в провинции Ига, где построил себе уединенную хижину и вел подлинно отшельническую жизнь.

В японской литературной традиции сохранилась версия о том, что «Записки от скуки» (это название пошло от первых слои произведения: «Когда одолевает скука…»), обнаруженные после смерти Кэнко, были записаны на оборотной стороне листков с буддийскими сутрами, а сами листки наклеены на стенах одной из отшельнических хижин Кэнко. Его современники не сразу поняли, что эти листки составляют одно целое — произведение, созданное в жанре записок, эссе.