Анна Козачина - Литература Японии

Политическая гегемония, владение экономическими ресурсами создали аристократии вполне устойчивый материальный базис для своего собственного внутреннего культурного развития. Обладание заимствованными культурными ценностями, родиной которых был Китай, значительно ускорило культурный прогресс; поэтому сравнительно скоро наблюдаются уже расцвет и материальной, и духовной культуры в среде аристократов, полное изменение их жизненного быта и внутреннего облика.

Основные религиозно-философские течения классической эпохи.С религиозно-философской точки зрения особенно заметной с начала IX в. в аристократической среде стала тяга к даосской мистике, учению о темном и светлом началах (инь и ян), почитанию Полярной звезды и другим оккультным системам китайского происхождения. Этот элементарно построенный оккультизм и стал для хэйанцев системой знания о мире и жизни.

Наиболее соответствовала таким тенденциям буддийская школа Сингон. В толковании Сингон всё есть проявление Будды Маха Вайрочаны (яп. Дайнити). Его тело объемлет Космос, состоящий из шести элементов: земли, воды, огня, воздуха, пространства и сознания. Человеческая речь и письмо есть реализация космического языка, а всякий закон, управляющий миром, всякая идея, мысль, которая приходит человеку в голову, есть отражение идеи, содержащейся в космической душе. Тело, речь и мысли Вайрочаны организуют жизнь Вселенной. Цель ритуалов Сингон — дать возможность пробудиться этой жизненной силе в теле, в речи и в мыслях каждого, тогда и произойдет слияние индивидуального с универсальным духом.

С точки зрения другой школы — Тэндай, опиравшейся на текст «Сутра Лотоса», существовало три правды: все вещи пусты, так как зависимы от закона причинного возникновения; мир пребывает в постоянной изменчивости и потому нереален, иллюзорен; лишь Пустота обладает собственным существованием. Так как все зависит от всего, то все есть Одно, все имеет природу Будды. Эту «природу Будды», как учили приверженцы Тэндай, можно выявить лишь величайшей искренностью, забыв себя.

По учению Тэндай, «все люди по природе — Будды». Смысл буддийского «восьмеричного пути» (правильный взгляд, правильное отношение, правильная речь, правильное действие, правильное поведение, правильное стремление, правильное запоминание, правильное сосредоточение) — в достижении «высшей искренности», позволяющей войти в мир такой, каков он есть. Все учения, воздействовавшие на сознание японцев, провозглашают своей целью избавление от «Я» во имя выявления изначальной природы.

Буддизм в значительной степени наслоился на местные верования, которые придали ему сильный оккультный оттенок. Из буддизма был воспринят определенный круг идей, причем воспринят на не очень глубоком религиозно-философском уровне, а в основном довольно поверхностно; поэтому эстетические принципы остались ведущими в аристократической культуре эпохи Хэйан, только лишь приняв несколько другую окраску. Если ранее «моно-но-аварэ» означало просто «очарование вещей», то с укоренением идеи эфемерности земного существования (мудзё) этот принцип превратился, скорее, в «печальное очарование вещей».

По этой причине вся литература, созданная хэйанцами, носит чрезвычайно специфический характер: никакой особой глубины, никакой действительно серьезной постановки вопросов, никаких проблем большого масштаба в ней нет. Нет и глубокого проникновения в изображаемое, умения подметить самое существенное в предмете как таковом, уяснить вещь саму по себе. Есть только скольжение по вещам, только легкое касание проблем, только затрагивание вопросов. Взамен глубочайшей проблемы человеческого существования, поставленной буддизмом, — только легкая игра мотивом Кармы, темой «причин и следствий», идеей «возмездия», и то понимаемыми в чрезвычайно схематическом виде. Вместо серьезнейшей попытки даосского проникновения в суть вещей, в тайны мироздания — простое оперирование заклинательными формулами.

И тем не менее трудно говорить о японской литературе, не затрагивая хэйанскую. То, что было создано в Японии в эти четыре столетия — с IX по XII в., не утратило своей ценности, не только исторической, но и абсолютной и в XXI в.

Эстетические идеалы классической эпохи.Ценность хэйанской литературы открывается в свете тех принципов, которыми руководствовались хэйанцы в области нормативной деятельности мышления. Основной принцип — гедонизм: гедонистические тенденции пронизывают всю жизнь правящего сословия. Стремление к наслаждению есть причина всех действий и поступков хэйанских аристократов, им объясняются все подробности их жизненного уклада, особенности окружающей их обстановки.

Наслаждение, к которому стремились хэйанцы, было прежде всего чувственным: любовь — и при этом не слишком романтическая — занимала в их жизни главное место. Элементы наслаждения хэйанцы стремились получить и от природы с ее красотами, и из бытовой обстановки с ее комфортом и эстетикой.

Однако эти гедонистические тенденции были сопряжены с одним очень важным фактором. Чем бы ни наслаждались хэйанцы: женщиной ли, природой ли, обстановкой ли жилищ, — они никогда не подходили к наслаждению прямо; никогда не стремились брать все это непосредственно; никогда не стремились брать все свое таким, как оно есть само по себе. Хэйанцы свое наслаждение стремились осложнить привнесением в свой объект нового фактора — поэзии, преломить свое собственное переживание сквозь эту поэтическую призму.

Хэйанцы верили, что в каждом предмете, в каждом явлении живет присущее именно им особое очарование, красота, эстетическая ценность. По большей части это очарование скрыто, его нужно найти, а даже в наиболее явном очаровании всегда таится особая скрытая часть, которая именно и представляет собой самую подлинную «изюминку», подлинную эстетическую ценность вещи или явления. Хэйанцы считали, что человеку, если он образованный, утонченный представитель их среды, надлежит заниматься именно таким отыскиванием и вскрытием этих красот, этих «чар вещей». Поэтому в каждой женщине они стремились найти ее специфическое очарование; его же искали и в наслаждении, связанном с этой женщиной, в очаровании любви, как радости, так и печали: любви, увенчанной ответным чувством, и любви безответной. Основным орудием, вскрывающим в предмете его внутреннее очарование, являлось для хэйанца слово. Насыщенное образностью слово — основное средство выявления «чар вещей».

Хэйанцы стремились доподлинно изобразить то, что видят и слышат. Их целью прежде всего было стремление к правде — макото. Макото — неизменный, всепронизывающий дух японской литературы; макото всегда лежал в ее основе начиная с периода Нара. Это корень, из которого выросли и «Кодзики», и «Манъёсю». Макото — подлинная природа вещей; «видимое и слышимое» — формы ее проявления; они соотносятся как «неизменное» и «изменчивое», но между ними нет дистанции. В любой танка, с которой начинается японская литература, нельзя найти ничего ирреального, сверхъестественного, ничего, кроме образов природы и человеческих чувств.