Елена Капинос - Поэзия Приморских Альп. Рассказы И. А. Бунина 1920-х годов

«Через трое суток по кончине христианина следует его вынос во храм… пение тропарей о его упокоении до Страшного суда Господня и восстания всех мертвых от гроба…» Я 〈…〉 ужаснулся тому бесконечному сроку, который еще остается ему до этого восстания, после которого будто бы начнется и во веки веков будет длиться что-то уже совершенно невообразимое, не имеющее ни смысла, ни цели и никаких сроков… (6; 110).

По сути, темы быстроты и торможения, разыгранные в рассказе, передают нелинейность времени, его одновременную устремленность вперед и возвратность. При желании можно соотнести подобный эффект со сложными богословскими представлениями об Апокалипсисе, предполагающем кристаллизацию временной модели в преддверии точки конца. Так, Дж. Агамбен полагает, что время не делится на хронологическое и эсхатологическое, между ними есть особая зона: мессианическое время, именно оно предшествует эсхатону. И если обычное хронологическое («профанное») время устремлено к концу и превращает человека в «бессильного зрителя самого себя», то мессианическое время длится, позволяет осознать временной поток, приподняться над ним, оно как бы закручивается, искривляется в преддверии конца. Таким образом, хронологическое время уходит от человека, а мессианическое остается, это «внутреннее время», «время, которое требуется времени, чтобы кончиться» [246].

Временная нелинейность выражена в «Огне» и мотивно, на композиционном уровне: сюжет стремительно развернут на полутора первых страницах, а весь последующий текст – это неспешный, эмоциональный и описательный рисунок, нанесенный вокруг события. «Внутреннюю», эмоциональную сущность всего, что следует за смертью героини, подчеркивает полное отсутствие каких бы то ни было слов по этому поводу. Серия нечаянных, быстрых, многочисленных, серьезных и шутливых, пророческих и необдуманных реплик в начале:

«оживленного и беспредметного разговора» (5; 111), «хозяин сказал» (5; 111), «кто-то подхватил» (5; 112), «хозяйка, возвысив голос, произнесла» (5; 112)

меняется на всеобщее молчание в конце:

«невыразимой тишиной» (5; 115), «мертвая тишина» (5;115), «молча сделал нам широкий пригласительный жест» (5; 116), «молча исполнив свой обычай» (5; 117).

Четкая линия раздела проходит между парижским фрагментом и кладбищенским пейзажем, весенняя панорама за окном очень похожа на оживающие деревья кладбища, но в доме и за окном все звучит и шумит («сыпали веселым треском воробьи» (5; 113), «заливалась сладкими трелями какая-то птичка» (5; 113), «с непрерывным смутным шумом города, с дальним гулом трамваев» (5; 113)), а на кладбище и в крематории сгущается гнетущая тишина. Дважды «молчаливым» назван дым («страшный, молчаливый дым» (5; 114), «грубая, молчаливость, спокойная беспощадность, с которой валил этот дым» (5; 114–115)). «Молчанием» отмечена беспощадная и злая тайна смерти, более того, она даже олицетворена в ней: «Некто безмерный, широко простерший длани и молчаливо приемлющий и обоняющий жертву» (5; 116). Вторая часть рассказа, погруженная в тишину, длится гораздо дольше «шумной» событийной первой части, и такая композиционная схема, включающая в себя быстро свершившееся событие и его протяженное переживание, характерна для многих рассказов Бунина, в частности, для «Солнечного удара», «Генриха» и мн. др.

Кажется порой, что все творчество Бунина – это продленная во времени картина воспоминаний о России, мгновенно вспыхнувшей, просиявшей и исчезнувшей в огне, но еще продолжающей существовать в качестве временного «сгустка» в преддверии Апокалипсиса.

В «Темных аллеях» тоже есть текст, поэтически синтезирующий мотивы огня, смерти, кладбища, – «Поздний час» (1938), где чрезвычайно важен пространственный контекст, в который помещены кладбищенские мотивы. Без движения в поэтическом пространстве невозможен процесс формирования лирического «я» ни в стихах, ни в лирической прозе, и у Бунина пространственные аспекты повествовательной структуры и самого повествователя проявлены весьма ощутимо. Если сравнивать «Поздний час» с «Огнем пожирающим», то можно увидеть отличающиеся русский и французский варианты смерти и похорон, однако можно заметить и какие-то общие моменты, общую нить, связывающую «Огнь…», «Аглаю» и «Поздний час».

Сюжет «Позднего часа» характерен для эмигрантской литературы: в Париже герой-повествователь представляет себе Россию, во сне или в мечтах возвращаясь к покинутым местам. В контексте бунинского творчества этот сюжет тоже далеко не уникален, в том или ином смысле почти каждая новелла «Темных аллей» – это воображаемое возвращение на родину. Между тем впервые сюжет-возвращение появился у Бунина за несколько десятилетий до эмиграции – в 1899 г. Бунин написал лирическую миниатюру «Поздней ночью»: в парижском гостиничном номере герой и его спутница переживают какую-то размолвку или момент отчуждения; «избегая глядеть» на героиню, герой отворачивается к окну, видит узкую улицу внизу и вдруг ясно вспоминает родные места:

Я мысленно покинул Париж, и на мгновение померещилась мне вся Россия, точно с возвышенности я взглянул на огромную низменность. Вот золотисто-блестящая пустынная ширь Балтийского моря. Вот – хмурые страны сосен, уходящие в сумрак к востоку, вот – редкие леса, болота и перелески, ниже которых, к югу, начинаются бесконечные поля и равнины. На сотни верст скользят по лесам рельсы железных дорог, тускло поблескивая при месяце. Сонные разноцветные огоньки мерцают вдоль путей и один за другим убегают на мою родину (2; 177).

Воспоминание о родине оживляет прошлое в душе героя, и вместе с прошлым возвращается любовь к той, кого он, казалось бы, уже разлюбил. В этом тексте трудно угадать стиль позднего Бунина: внесюжетные моменты еще не развернуты и не имеют глубоких скрытых планов, однако они уже преобладают над сюжетными перипетиями.

Исследуя историю создания и публикации рассказа «Поздней ночью», Т. В. Марченко отметила, что критики усмотрели в нем «беллетризацию “семейной жизни”» автора (Бунин только что расстался с А. Н. Цакни, соответственно, рассказ прочитывался как описание ссоры с женой), и что Бунин, разумеется, отвергал этот подход, настаивая на условности изображаемого эпизода [247]. В 1899 г. Бунин рисует Париж, еще ни разу не побывав в этом городе: первая его парижская поездка (1900) выпадает как раз на период между написанием и публикацией рассказа. Но и побывав в Париже, Бунин, утверждает Т. В. Марченко, не привносит в рассказ парижской конкретики [248]. Зато, по мнению исследовательницы, можно предположить подспудную связь этого текста с Анной Цакни, чьи ранние годы прошли во Франции [249]. В свою очередь, добавим: вполне может быть, что «Поздней ночью» – это поэтическая вариация на темы рассказов А. Н. Цакни (если таковые были) о Париже или поэтическая фантазия о городе, неразрывно связанном с ее жизнью. Образ Парижа создается Буниным в Москве, из чужих воспоминаний и впечатлений, и в этом воображаемом европейском городе его герой грустит о России, откуда автор рассказа вовсе и не уезжал.