Елена Капинос - Поэзия Приморских Альп. Рассказы И. А. Бунина 1920-х годов

Яровая Т. Ю. Религиозные мотивы и авторский подтекст в рассказе И. А. Бунина «Аглая»… С. 305.

В ходе работы над рассказом Бунин исключил из библиотеки житий два фрагмента, которые касались как раз смирения плоти: один из описанных Буниным в черновике киево-печерских подвижников «садился, обнаженный по пояс, на холодную землю, дрожа от лесной сырости и до рассвета сучил кудель, в кровь заедаемый несчетными комарами», другой святой «ради девства своего живым зарылся в землю выше пояса, и стоял, не единым суставом не двигая, чувствуя, как ноги его перегорают в земле, дышащей пламенем, поглощая своей пастью главу его» (РГАЛИ. Фонд 44, оп. 2, ед. хр. 48. Л. 10). Отметим и здесь мотив огня.

Бунин И. А. Окаянные дни. М.: Современник, 1991. С. 60.

Там же. С. 65. Лейтмотив похорон проходит через все «Окаянные дни». Олицетворением мертвой страны в образе покойника «Окаянные дни» и завершаются.

На Ленотра как на источник рассказа «Богиня Разума» указывает А. К. Бабореко ( Бунин И. А. Богиня Разума. Предисловие А. К. Бабореко // Литературное наследство. М.: Наука, 1973. Т. 84. Кн.1. С. 79–87).

Там же. С. 85.

Ленотр Ж. Повседневная жизнь Парижа во времена Великой революции. М.: Молодая гвардия, 2006. С. 33.

Там же. С. 56.

И. Одоевцева в своей второй мемуарной книге сохранила диалог с Буниным о рассказе «Богиня Разума»: // – Меня всегда, как ни странно, тянуло к кладбищам 〈…〉 Сколько я их на своем веку перевидал. И даже писал о них. Помните мой рассказ о могиле Терезы-Анжелики Обри – богини Разума? // – Да, я помню. Я ходила на Монмартрское кладбище и отыскала ее, прочитав ваш рассказ. // – Вот это хорошо, – одобряет он. – Если даже не ходили, а только сейчас выдумали, чтобы доставить мне удовольствие, то и это хорошо. // – Нет. Честное слово, ходила. Он кивает. // – Что ж, верю… ( Одоевцева И. В. На берегах Сены. М., 1989. С. 271).

«Рассказ строится на резком контрасте жизни и смерти», – пишет об «Огне пожирающем» О. В. Сливицкая. ( Сливицкая О. В. «Повышенное чувство жизни»: Мир Ивана Бунина. М.: РГГУ, 2004. С. 103).

Здесь и далее курсив наш. – Е. К.

В «Аглае» мотив неожиданной смерти обыгрывается словом «приуготовление»: «Знаю, знаю, сестра тебя приуготовила» (4; 367), – приговаривает Родион, избирая Аглаю на смерть. Только «приуготовление» это – одна из ловушек текста, поскольку чтения житий должны были готовить Анну к подвигу веры, а не к смерти. Внезапность, неожиданность заключается в том, что благие приуготовления оказались зловеще-смертными.

Здесь и далее курсив наш. – Е. К.

Отдельные мотивы, окружающие в «Жизни Арсеньева» смерть Писарева, появляются в разных, порой совершенно неожиданных, местах романа, как бы продляя смерть Писарева, все время возобновляя память о ней. Так, после похорон Писарева «возле заднего крыльца чистили щетками и складывали в большой старинный сундук его дворянский мундир, картуз с красным околышем, пуховую треуголку» (6; 115), позже ассоциация с этим сложенным в сундук дворянским мундиром возникает в главе о похоронах В. К. Николая Николаевича в Антибе. Прежде чем войти в дом, где стоит гроб с телом Великого Князя, Арсеньев видит: «вдруг теряюсь: внезапно вижу на крыльце то, чего не видел уже целых десять лет и что поражает меня как чудодейственно воскресшая вдруг передо мной и вся моя прежняя жизнь: светлоглазого русского офицера в гимнастерке, погонах» (6;188). Эти «фуражки, клинки и погоны» (6; 190) траурного караула, «уже десять лет не виденные» (6; 190) Арсеньевым, как будто вытащены из того самого сундука, куда был уложен после похорон дворянский мундир Писарева. Ради похорон Великого Князя траурный караул будто бы сам встает из могилы.

Вся глава посвящена описанию противоречивых мыслей и чувств Николеньки у гроба матери: «Я презирал себя за то, что не испытываю исключительно одного чувства горести, и старался скрывать все другие… Сверх того, я испытывал какое-то наслаждение 〈…〉 Я понял, отчего происходил тот сильный тяжелый запах, который, смешиваясь с запахом ладана, наполнял комнату; и мысль, что то лицо, которое за несколько дней было исполнено красоты и нежности, лицо той, которую я любил больше всего на свете, могло возбуждать ужас, как будто в первый раз открыла мне горькую правду и наполнила душу отчаянием». ( Толстой Л. Н. Детство // Толстой Л. Н. Собр. соч. в 20 тт. М.: Гос. изд-во худож. лит-ры. Т. 1. С. 111–113).

«Мессианическое время» Дж. Агамбен называет также «оперативным временем», в которое мы «схватываем и исполняем наше представление о времени», «время, которым мы являемся», «единственным реальным временем, которое мы имеем» ( Агамбен Дж . Apóstolos (Из книги «Оставшееся время: Комментарий к “Посланию римлянам”») // НЛО. 2000. № 46. С. 51–53.)

Марченко Т. В. Парижский текст Ивана Бунина: прелюдия в лунном свете // Revue des études slaves. T. 85. 2014. № 1. P. 165–166.

Там же. P. 167–169.

Там же. P. 175.

Устами Буниных . М.: Книга по Требованию, 2012. Т. 2. С. 85.

«Надо пользоваться единственным и последним случаем, благо час поздний и никто не встретит меня» (7; 37), «И вот в такую ночь, в тот поздний час , когда в городе не спал только он один, ты ждала меня в вашем уже подсохшем к осени саду» (7; 40), «И было уже так поздно , что даже и колотушки не было слышно…» (7; 40), «Как поздно и как немо!.. Ветер стих к предрассветному часу » (7; 42) (Здесь и далее в текстах Бунина курсив наш. – Е. К. ). // Лирическая природа «Позднего часа» подробно исследована в работе В. П. Скобелева, где, в частности, отмечена и прокомментирована серия подобных «позднему часу» повторов: «Дважды отмечается августовская трава – при описании свидания в саду говорится про “заросшую сухими травами дорожку”, потом, в сцене на кладбище, вновь упоминается “сухая трава”. Дважды упоминается мост, проходя по которому, герой-повествователь попадает в уездный город, говорится и про один из парижских мостов через Сену. Дважды автор считает нужным упомянуть, что она и он во время ночного пожара взялись за руки. Систематически повторяющиеся эпически значимые, тяготеющие к объективированной наглядности детали… становятся именно в своей повторяемости экспрессивно значимыми, подобно рефрену в поэзии» ( Скобелев В. Н. К соотношению эпического и лирического в сюжетно-композиционной системе бунинской новеллы эмигрантского периода («Поздний час») // Русское зарубежье – духовный и культурный феномен. Международный сборник научных статей. М.: Московская академия образования Натальи Нестеровой, 2003. Вып. 1. С. 32–33). Кроме лексических, у В. Н. Скобелева приведены синтаксические и грамматические повторы в тексте рассказа.