Владимир Бахмутский - В поисках великого может быть

Чем трагедия завершается? Гермиона толкает Ореста на убийство Пирра, но потом проклинает его за эту смерть, хотя обещала уехать вместе с ним из Эпира. Орест кончает безумием. Он в ужасе от того, что произошло.

Чего же ради кровь мне руки обагрила?

Итак, предатель я, жестокосердый зверь! (317)

(Действие пятое, явление четвертое)

Вместо новой Троянской войны – подлое убийство Пирра. Кончилась героическая эпоха, эпос остался в прошлом. Нынешние герои не способны подняться до высот прежних. Они – рабы собственных страстей. Страсти владеют ими всецело.

Любопытен Пирр в этом смысле. Этот образ вызывал немало нареканий у последующих писателей и критиков. Расина упрекали в том, что Пирр мало похож на грека древних времен. Он слишком галантен с Андромахой.

Но обратимся к свидетельству известного французского философа герцога Сен-Симона. В своих «Мемуарах» он описывает поведение короля Людовика XIV, для которого вежливость стала одним из средств управления придворными:

"Не было человека, обладавшего более естественной вежливостью, притом с соблюдением определенной меры, строго по степеням, сообразно различиям по возрасту, по заслугам, по сану… Он тонко соблюдал различные ступени при поклонах и принимая реверансы придворных… Он был неподражаем, когда по-разному принимал приветствия перед строем или во время смотров. Но никто не мог равняться с ним в обхождении с женщинами. Никогда не проходил он мимо любого чепца, не приподняв шляпы; я имею в виду горничных, и он знал, что это горничные, – как это часто бывало в Марли. Перед дамами он снимал шляпу, но то издали, то на более близком расстоянии; перед титулованными лицами он снимал её наполовину и держал её несколько мгновений (иногда больше, иногда меньше) в воздухе или возле уха. По отношению к нетитулованным он довольствовался прикосновением руки к шляпе. Для принцев крови снимал её, как для дам. Если вступал с дамами в разговор, то надевал шляпу, только отойдя от них".

Таков был галантный век. Подчеркнуто учтивый со своей пленницей, Пирр был понятен зрителям того времени: именно так полагалось вести себя правителю, именно так, исходя из представлений эпохи, изображён в «Андромахе» царь.

Однако в истории с Пирром, как трактует её Расин, есть и нечто более сложное, что резко расходится с трагедией Еврипида. Разве Андромаха не всецело во власти Пирра? Она же рабыня! Но дело в том, что Пирра не устраивает то, что можно добиться силой. Он хочет, чтобы Андромаха его любила. Поэтому ему важно, как она на него смотрит. Когда Пирр говорит Андромахе: «Ваш гнев сильней, чем гнев всех греков, взятых вместе», – это не просто слова.

В трагедии Расина огромное значение обретают непроизвольный жест, мимика, звук голоса, взгляд. В пятом действии трагедии Гермиона спрашивает служанку Клеону, не видела ли она лицо Пирра, не обращал ли он взор ко дворцу, не покраснел ли, когда заметил её.

Гермиона говорит Оресту о своей ненависти к Пирру:

Какой неслыханный позор,

Коль на фригиянке он остановит взор!

А Орест ей скажет:

И это – ненависть? Признайтесь лучше смело,

Что страсть утаивать – немыслимое дело!

Всё выдает вас: взгляд, молчание и стон.

Чем хуже скрыт огонь, тем ярче вспыхнет он. (318)

(Действие второе, явление второе)

Слово больше не выражает человека, как это было в театре Корнеля. В финале трагедии Пирр объявляет Гермионе о своём решении жениться на Андромахе. И Гермиона обращается к нему с одной-единственной просьбой: отложить свадьбу, чтобы она успела уехать из Эпира. Гермиона не хочет присутствовать на свадебных торжествах:

Но если мой удел – жестокие удары,

И вас влекут другой пленительные чары,

Вступайте в брак; а я прошу лишь об одном –

Не понуждать меня присутствовать при нём!

Сейчас в последний раз меня вы повстречали…

На завтра этот брак переложить нельзя ли?

Молчишь!.. Коварный, ты сейчас мне явен весь! (319)

(Действие четвертое, явление пятое)

Пирра выдаёт не слово, а молчание. Это молчание красноречивее любых слов говорит Гермионе, что надежды нет, что все помыслы Пирра заняты одной Андромахой. Столь же зловещий характер в начале четвертого действия обретает молчание самой Гермионы. Однако это совсем не означает, что слово в трагедии обесценивается. Театр Расина, быть может даже в большей мере, чем корнелевский, остаётся театром слова. В «Андромахе», как и в других трагедиях Расина, отсутствуют ремарки, которые в дальнейшем станут играть очень важную драматургическую роль: о герое мы узнаём только от него самого или со слов других персонажей. Внешние события, происходящие за сценой, предстают как чей-нибудь рассказ, т.е. через чьё-то слово.

Прошлое у Расина определяет настоящее и будущее. Отсюда тема судьбы в его театре. Она звучит не только в образе Ореста – судьба тяготеет над всеми героями трагедии, от неё не уйти никому. У Корнеля будущее творится свободно, определяется волей его героев, а у Расина оно предопределено, заложено в самом прошлом, и потому неотвратимо.

Действие «Андромахи» происходит в Эпире, во дворце Пирра. Но для всех героев трагедии (исключение составляет только сам Пирр) это чужое, враждебное пространство: Андромаха – пленница, рабыня, чужестранка; Гермиона – спартанская царевна, скорее заложница Пирра, чем его невеста; Орест – посланник греков. С самого начала драмы звучит мотив бегства. Кажется, все дороги открыты, а бежать некуда. Орест однажды уже пытался бежать, а оказался в Эпире, где встретил Гермиону – ту, от которой он бежал. Так замыкается круг: Орест тщетно пытался уйти от своего прошлого, от судьбы. Тайна в том, что Эпир – это мир.

Но нельзя бежать и за пределы дня, в который разыгрываются события трагедии. Время замкнуто, и часы до вечера – только отсрочка. Когда Пирр скажет, что назавтра будет сыграна свадьба, это означает – никогда. Ведь завтра нет, есть только сегодня.

К концу дня ход времени в трагедии Расина убыстряется. Отвергнутая, оскорбленная решением Пирра Гермиона требует от Ореста немедленной мести. Эта поспешность приводит его в смятение:

Вам нужно, чтоб погиб столь гордый властелин,

И Вы даете день, нет – час, нет – миг один! (320)

(Действие четвертое, явление третье).

Гермиона торопится – её торопит время, всё должно свершиться к вечеру.

Само слово день (jour) у французских трагиков многозначно: это и день, и жизнь, и свет. Действие «Андромахи» начинается утром, слабым проблеском надежды, что брезжит у прибывшего в Эпир Ореста, а кончается к ночи, которая приобретает второй, символический смысл – смерти, тьмы, безумия (см. последний монолог Ореста), небытия. Тот же образ и в монологах Андромахи, когда та вспоминает страшную гибель Трои. Отметим, что и в драме Корнеля присутствует подобная символика, но в «Сиде» ночь – это победа Родриго над маврами, а завершается действие при свете солнца, победными фанфарами.