Владимир Бахмутский - В поисках великого может быть

Это покровительство, оказанное существом столь уродливым, как Квазимодо, существу столь несчастному, как присужденная к смерти, вызвало в толпе чувство умиления. То были отверженцы природы и общества; стоя на одной ступени, они помогали друг другу.

Несколько мгновений спустя торжествующий Квазимодо вместе со своей ношей внезапно исчез в соборе. Толпа, всегда любящая отвагу, отыскивала его глазами под сумрачными сводами церкви, сожалея о том, что предмет её восхищения так быстро скрылся. Но он снова показался в конце галереи французских королей. Как безумный, промчался он по галерее, высоко поднимая на руках свою добычу и крича: "Убежище!" Толпа вновь разразилась рукоплесканиями». (Книга восьмая. VI. Три мужских сердца, созданных различно).

Спасение Эсмеральны – это триумф Квазимодо.

Но обитатели Двора чудес, которым не было известно о благородных мотивах звонаря, вздумали штурмовать Собор, чтобы вызволить Эсмеральду…

В этот момент в действие вступает реальная историческая фигура – король Людовик XI. Гюго считал Людовика XI достаточно жестким, но исторически прогрессивным правителем, который пытался объединить Францию, боролся с эгоистичной феодальной знатью. «Людовик XI, этот неутомимый труженик, в таких широких размерах предпринявший разрушение здания феодализма, продолженное Ришелье и Людовиком XIV в интересах королевской власти и законченное Мирабо в интересах народа, пытался прорвать эту сеть поместных владений, покрывавших Париж, издав наперекор всем два-три жестоких указа, устанавливавших обязательные для всех правила». (Книга девятая. IV. Медвежья услуга)

Сначала король радуется, что горожане взбунтовались против феодалов:

– Хорошо, мой народ! Отлично! Истребляй этих лжевладык! Делай своё дело! Ату, ату их! Грабь их, вешай их, громи их!.. А-а, вы захотели быть королями, монсеньёры? Бери их, народ, бери! (Книга десятая V. Келья, в которой Людовик Французский читает часослов).

Но узнав, что толпа направилась к Собору Парижской Богоматери, король отдает распоряжение расправиться с наступающими, и, более того, решает нарушить вековое право на убежище, которое прежде давал Собор. Когда короля спрашивают, что делать с укрывшейся в нём колдуньей Эсмеральдой, он отвечает:

– С колдуньей? <���…> Что хотел с ней сделать народ?

– Государь! Я полагаю, что если народ пытается вытащить её из Собора Богоматери, где она нашла убежище, то потому, вероятно, что её безнаказанность его оскорбляет, и он хочет её повесить, – ответил парижский прево. <���…> – Ну что же, мой милый, в таком случае народ перебей, а колдунью вздерни». (Книга десятая).

Несколько слов об образе Эсмеральды. Надо сказать, цыганам только однажды повезло в истории литературы, и это было в эпоху романтизма. Цыгане стали излюбленными героями писателей-романтиков. Достаточно вспомнить три наиболее известных, хрестоматийных примера: это Эсмеральда Гюго, Кармен, героиня одноимённой новеллы Проспера Мериме, и Земфира из пушкинской поэмы «Цыгане».

Дело в том, что цыгане – это особый народ, единственный, сумевший остаться вне истории. Можно сказать, что в настоящее время в России от пушкинской эпохи мало что сохранилось. А вот цыгане, которых можно видеть сегодня, в сущности, не сильно отличаются от тех, которых описывал Пушкин. Это единственный народ, который, в общем-то, оказался не подвержен кардинальным историческим переменам. Цыгане сохранили свой традиционный образ, привычки, по-прежнему предпочитают кочевать, всё так же гадают…

Хотя по рождению Эсмеральда – француженка, которую похитили в детстве, но воспитана она была в цыганском таборе, и в этом смысле – цыганка. Да и сама она ощущает себя цыганкой. Она – плясунья. В романе Гюго Эсмеральда воплощает собой неисковерканную человеческую личность. Дело в том, что история для Гюго – нечто враждебное человеку. Квазимодо, Клод Фролло – это всё жертвы истории, а Эсмеральда как бы сама природа. Ничто не затронуло её сути, она свободна, абсолютно гармонична в окружающем её дисгармоничном мире. Недаром все другие герои романа, так или иначе, тянутся к ней. Но при этом каждый по-своему способствует её гибели. Единственный, кто пытается её спасти – это Квазимодо. Эсмеральду губит Феб, между прочим. Если бы он защитил её в трудный момент, она бы могла остаться жить. Но он не принял никакого участия в её судьбе. Её губит Клод Фролло, губит король Людовик XI. Эсмеральду ждёт казнь: её должны повесить на Гревской площади.

И вот финал романа. Узнав, что Эсмеральда в Соборе, Клод Фролло решает: наконец-то она в его руках. Овладеть цыганкой силой ему не удаётся. Но даже в эту драматическую минуту Квазимодо не решается выступить против своего господина.

«Глухой поник головою, затем опустился на колени у порога кельи.– Господин! – сказал он покорно и серьёзно. – Потом вы можете делать, что вам угодно, но прежде убейте меня. С этими словами он протянул священнику свой тесак. Обезумевший священник хотел было схватить его, но девушка оказалась проворнее. Она вырвала нож из рук Квазимодо и злобно рассмеялась. – Подойди только! – сказала она священнику. Она занесла нож. Священник стоял в нерешительности. Он не сомневался, что она ударит его. – Ты не осмелишься, трус! – крикнула она. И, зная, что это пронзит тысячью раскалённых игл его сердце, безжалостно добавила: – Я знаю, что Феб не умер! Священник отшвырнул ногой Квазимодо и, дрожа от бешенства, скрылся под лестничным сводом». (Книга девятая. VI. Продолжение рассказа о ключе от Красных врат).

Эсмеральда сумела себя защитить…

Однако в заключительных сценах книги Квазимодо сбрасывает настоятеля с колокольни Собора Парижской Богоматери. С высоты герои наблюдают за приготовлениями к казни. Клод Фролло ликует: наконец-то он избавится от Эсмеральды. Но в этот самый момент Квазимодо толкает его вниз. Это можно понимать двояко: как реальное физическое действие и символически. Квазимодо всегда безоговорочно подчинялся Клоду Фролло, даже когда тот покушался на честь Эсмеральды: Квазимодо готов был умереть от муки, но только не воспротивиться. А в финале в нём впервые вспыхивает протест. Он всегда смотрел на Клода Фролло снизу вверх, как на некое высшее, превосходящее его создание, а теперь, стоя на вершине колокольной башни, видит, как тот падает вниз. С точки зрения автора это падение происходит как в прямом, так и в переносном смысле…

Образ Квазимодо был необыкновенно важен для литературы XIX века. Достоевский очень точно отозвался о романе Гюго: «Его мысль есть основная мысль всего искусства девятнадцатого столетия, и этой мысли Виктор Гюго как художник был чуть ли не первым провозвестником. Это мысль христианская и высоконравственная, формула её – восстановление погибшего человека, задавленного несправедливым гнётом обстоятельств, застоя веков и общественных предрассудков. Эта мысль – оправдание униженных и всеми отринутых…» (Ф. М. Достоевский. Предисловие к публикации перевода романа В. Гюго «Собор Парижской Богоматери»).