Борис Смиренский - Перо и маска

Боясь, что следующий жених тоже покончит с собой, она согласилась выйти замуж за чиновника Миклашевича, который после по ложному доносу был посажен в крепость. Освобожденный уже, он в одну ночь проиграл все состояние жены.

В Петербурге Варя жила в доме Жандра и была центром кружка, собиравшегося у него. К кружку принадлежали актеры братья Каратыгины, поэт Катенин, драматург Шаховской и другие. Все они еще ласкали молодого Сашу Пушкина.

В своем романе В. С. Миклашевич описывала злодеяния помещика-крепостника Пенина в последние годы правления Екатерины II. В лице главной героини, дочери Пенина Оленьки, автор вывела себя. Вокруг этих героев группируется множество лиц — помещиков, крестьян, губернской знати, духовенства.

Бытовые подробности городской и деревенской жизни, костюмы, убранство жилищ — все изображено с завидной подробностью. Красочно описана Саровская Пустынь с ее огромной дворней, приживалками, блаженными и шутами.

Но самое примечательное в романе — это попытка изобразить исторических лиц — друзей автора: Грибоедова под именем Рузина, декабристов Рылеева под именем Ильменева и А. И. Одоевского под именем Заринского. Эти герои, не жалея себя, не боясь ни ссылки, ни истязаний, идут против власти, это — борцы за угнетенных. В противовес им секретарь губернатора Подшивалкин представлен негодяем. Лучше всего изображены дворовые люди — мамка Акулина Тихоновна, отставной солдат Агафоныч, камердинер Илья, которые как бы начинают вместе с Савельичем Пушкина галерею трогательных типов прошлого. Кто знает, например, что было время, когда ездили в гости со своими умывальниками, как едет Себежева к Пенину?

В целом роман Миклашевич — обличительное произведение. В нем автор горячо протестует против крепостничества. Недаром книга запрещалась царской цензурой в течение тридцати лет!

Но перейдем от романа к судьбе его живых прототипов.

Когда начались аресты участников восстания на Сенатской площади, Миклашевич уговорила Жандра помочь Одоевскому достать штатское платье (он служил в конной гвардии) и бежать. Сначала все шло хорошо. Но когда, выйдя из Петербурга и направляясь по Парголовскому шоссе в Финляндию, Одоевский проходил мимо дачи своего дяди Мордвинова, тот узнал его, вернул в Петербург и передал жандармам.

Когда арестовали Жандра, Миклашевич обратилась с просьбой об освобождении его. В письме к члену верховного суда по делу декабристов Левашову от 30 декабря 1825 года она говорит:

«Вина его (Жандра) не умышленна: он дал платье Одоевскому. Я его столько же любила, как Жандра… Я четвертый год больна: сведены ноги и не имею чем лечиться, а когда Жандр потеряет место, мы должны идти по миру. Простите моему отчаянию».

Николай I, узнав из признания Жандра о его благородном поступке, сказал, что на его месте он поступил бы так же.

Жандра отпустили, а А. И. Одоевский провел пять лет на каторге и был переведен рядовым на Кавказ, где вскоре погиб.

К положительным отзывам о романе Миклашевич крупнейших наших литераторов нужно прибавить еще отзыв Гоголя, данный им в письме к его ученице Марии Петровне:

«Вы меня очень заинтересовали новым романом, который вам понравился. Я верю, он должен быть очень хорош, ибо все ваши суждения так основательны, что никак не смею им не верить… Я говорю о романе Миклашевичевой. Он, точно, редкость у нас на Руси…»

Действительно, это ведь был протест против крепостного права! В 1842 году цензор Никитенко записал в своем дневнике: «Был у графа Виельгорского. Он просил меня о романе Миклашевич. Нельзя ли пропустить? Нельзя».

Роман был издан только в 1865 году. За последующее столетие его и вовсе забыли.

В 1844 году в Петербурге вышла книга под заглавием «Проделки на Кавказе. Сочинение Е. Хамар-Дабанова. В двух частях». На обороте титула стояло: «Печатать позволяется. Москва. Цензор Н. Крылов». Книгу предварял многозначительный эпиграф: «Не любо не слушай, а лгать не мешай».

Несмотря, однако, на разрешение авторитетного цензора — профессора Московского университета Н. И. Крылова, шеф жандармов граф Орлов обратился к министру народного просвещения Уварову с письмом, в котором говорилось:

«Государь император высочайше повелеть соизволил профессора Московского университета Крылова за одобрение к напечатанию книги «Проделки на Кавказе» уволить от должности цензора и сверх того в пример другим арестовать его при Московском университете на восемь дней».

Что же вызвало такую строгую кару? Дело в том, что среди героев романа Хамар-Дабанова были выведены реальные лица, занимавшие на Кавказе высокие посты, что вызвало неудовольствие военного министра Чернышева, сказавшего, что «книга эта тем вреднее, что в ней что строка, то правда».

В описываемое время за частными лицами не признавалось права высказывать свое мнение об общественных делах, хотя бы и в умеренной форме. Книгу запретили, хотя двумя годами раньше в журнале «Библиотека для чтения» был напечатан отрывок из нее под названием «Закубанский харамзаде». Белинский отозвался о нем как о «не лишенном некоторого интереса». Этот отзыв можно смело распространить и на весь роман, показывающий закулисные стороны кавказской войны.

В романе выведены начальник правого фланга кавказской линии генерал Засс, начальник штаба отдельного кавказского корпуса генерал Коцебу, майор Л. С. Пушкин, К. Н. Данзас, князь В. С. Голицын, черкесский разбойник Али-Карсис (закубанский харамзаде) и другие. И все-таки не это сейчас для нас важно.

Где же и в чем здесь элементы мистификации, спросит читатель. А вот в чем: писателя Е. Хамар-Дабанова (по названию горы в Сибири) не существовало. Под этим псевдоандронимом (так называют мужское имя, служащее псевдонимом для женщины) скрывалась Екатерина Петровна Лачинова, урожденная Шелашникова, жена служившего на Кавказе генерал-майора, а значит, и свидетельница описанных событий. Вот почему приведенное выше письмо шефа жандармов оканчивалось следующей фразой: «Его величеству угодно было повелеть учредить полицейский надзор над сочинительницей Лачиновой».

Писательница обратилась к шефу жандармов с письмом, в котором пыталась отклонить обвинение в разглашении военной тайны, в наличии соучастников и пр. Она писала: «Я вас уверяю, любезный граф, что никто не участвовал в моем труде, и если я использовала несколько заметок об экспедициях, данных мне двумя офицерами, один из коих позднее погиб на дуэли, а другой как храбрец на поле боя, то все-таки никто из них не участвовал в моем труде».