Вячеслав Недошивин - Литературная Москва. Дома и судьбы, события и тайны

Наконец, в еще одном, дважды не сохранившемся доме ( Николопесковский пер., 17), прямо по соседству с домом Бальмонта, в бывшей усадьбе князей Щербатовых, жили с 1836 по 1839 г. генерал-майор, герой 1812 г., подписавший в Париже акт о капитуляции французов, в 1817 г. член литературного общества «Арзамас» по прозвищу Рейн историк и декабрист Михаил Орлови его жена — дочь героя 1812 г. Н. Н. Раевского — Екатерина Раевская, прообраз, как считается, Марины Мнишек в «Борисе Годунове». Позже в доме, построенном на этом месте и также не сохранившемся, жил в 1906–1907 гг. поэт и издатель, основатель издательства «Гриф» Сергей Кречетов(С. А. Соколов). Невероятно, но как раз в этом доме он расстанется со своей женой, поэтессой и прозаиком Ниной Петровской. В 1910 г. она, брошенная Брюсовым, из-за которого и развелась с мужем, навсегда уедет в эмиграцию и в конце 1920-х покончит с собой в Париже — откроет газ в одинокой своей квартирке.

Такой вот переулок в центре Москвы! И, знаете, история его дописывается и посейчас. В книге «Пылинки времени» Бориса Панкина, бывшего главного редактора «Комсомольской правды», где и я когда-то работал, я вдруг встретил имя Бальмонта. Панкин как-то в санатории, уже в 1980-х, познакомился с дальним родственником поэта, министром станкостроения Борисом Владимировичем Бальмонтом. Тот без особого почтения относился к предку (он, мол, устарел, у него сейчас и больше десятка стоящих стихов не наберешь), но неожиданно признался: свою роль в жизни его семьи поэт все-таки сыграл.

Оказывается, в 1938-м в списках на расстрел, представленных Сталину, была и фамилия отца рассказчика. Сталин, наткнувшись на фамилию Бальмонт, спросил: «К знаменитому поэту имеет отношение?» — «Племянник, товарищ Сталин», — отрапортовали вождю. «Хороший был поэт. Хорошо Шота Руставели перевел», — задумчиво сказал Сталин и — вычеркнул племянника из смертельного списка…

Я вспомнил эту историю 29 ноября 2013 г., когда стоял у дома Бальмонта во время торжественного открытия мемориальной доски поэту. Красивая доска, отмечали многие, но немногие знали, что рельеф портрета на ней был сделан скульптором А. Таратыновым по портрету Валентина Серова, писанному им еще в 1905-м. В тот год, когда Бальмонт едва ли не громче всех других поэтов звал народ как раз к революции.

194. Никольская ул., 7— 9(с. п.), — здесь, во дворе, в палатах Заиконоспасского монастыря (1660–1661 гг.; 1717–1720 гг., арх. И. П. Зарудный), с 1687 г. располагалась Славяно-греко-латинская академия, первое высшее учебное заведение, основанное братьями Лихудами.

Кто только не учился в ней! И — с ума сойти — что за имена! В 1731–1735 гг. в этой академии учился Ломоносов (мем. доска). Среди преподавателей риторики и греческого здесь, с 1745 по 1754 г., значился А. И. Пельский (отец поэта и переводчика П. А. Пельского) и, с 1788 г. — поэт и переводчик Я. И. Романовский.

Здесь же учились первый поэт России, филолог В. К. Тредиаковский (с 1723 г.), будущий географ и литератор С. П. Крашенинников (с 1724 г.), будущий литератор и риторик Г. А. Криновский (с 1751 г.), наконец, будущие поэты Н. Н. Бантыш-Каменский (с 1754 г.), а также В. Г. Рубан, и Е. И. Костров (с 1773 г.).

«Портрет А. Д. Кантемира»

Литография 1869 г.

Академию — это известно — посещал живший рядом в не сохранившемся доме родителя, молдавского ученого, прозаика и композитора Дмитрия Константиновича Кантемира (Никольская ул., 13), поэт-сатирик, переводчик и дипломат Антиох Дмитриевич Кантемир. Это случилось 26 октября 1719 г., когда в академию нагрянул с инспекцией сам Петр I. Вот тогда-то во дворе Заиконоспасского монастыря, в присутствии царя и народа, одиннадцатилетний Антиох и прочел на греческом некое похвальное слово. А что — первое выступление поэта!.. Через 10 лет тот же Кантемир и в своем же родовом доме (он похоронит здесь отца и съедет отсюда лишь в 1732-м) напишет и первую сатиру «На хулящих учение».

Своеобразным литературным эхом этих событий стало то, что именно на этой улице ( Никольская, 15) был в 1815 г. основан первый Печатный двор, а уже в начале ХIХ в. вся улица превратилась буквально в центр московской книжной торговли — здесь из 31 книжного магазина города располагалось, по точному счету, ровно 26 лавок.

Ну разве не отсюда, не с Никольской, начиналась русская литература? Но ведь для многих писателей уже в следующем, в ХХ в., она и заканчивалась здесь.

195. Никольская ул., 23(с.), — именно здесь и заканчивалась. В странном и страшном доме 23. В нем бывали, можете представить это, Иван Тургенев и — Исаак Бабель, Сергей Аксаков и — Борис Пильняк, Белинский и — Михаил Кольцов. Но если классики русской литературы ХIХ в. навещали поэта и философа Николая Владимировича Станкевича, жившего здесь в 1830-х гг. и, поболтав с хозяином дома, удалялись восвояси, то Бабель, Пильняк, Кольцов и десятки других писателей, попав в этом дом, так и не вышли из него. Их, по некоторым сведениям и расстрелянных здесь, выносили отсюда ночью, чтобы тайно захоронить в общих ямах.

Дом № 23 по Никольской улице

Да, в доме Заиконоспасского монастыря, в Славяно-греко-латинской академии начиналась великая русская литература. Тогда же, на месте дома № 23, в давно снесенных палатах И. И. Хованского, а позже и дома Н. П. Шереметева (1790-е гг.), не только два года (1800–1802) жил историк и прозаик Николай Михайлович Карамзин, но и начал здесь работу над первым томом своей «Истории государства Российского», главы из которой, возможно, зачитывал своим гостям — поэтам Державину, Хераскову, Ивану Дмитриеву, бывавшим у него. Седая история. Позже, в 1830-х гг., здесь, как я уже сказал, поселился поэт Н. В. Станкевич. А еще через столетие, в доме, построенном на этом месте (с., 1866, арх. Шейасов, перестроен в 1895 г. арх. В. Г. Сретенским) — вот он, перед вами! — литературу не образно говоря, а реально убивали — сначала приговаривали здесь к смерти, а затем, так пишут, уже в подвале пускали ей пулю в затылок…

Здесь после революции располагалась Военная коллегия Верховного суда РСФСР, а потом и СССР, которую с 1921 г. возглавлял Василий Ульрих, низенький розовощекий палач, приговоривший к смерти, по приблизительным подсчетам, около 30 тысяч осужденных.

По сохранившимся вот этим лестницам здания вели на 3-й этаж и поэтов, и прозаиков. Здесь — это абсолютно точно! — слушались «дела» Павла Васильева, Сергея Клычкова, Василия Наседкина, Артема Веселого, Владимира Зазубрина, Константина Большакова, Ивана Катаева, Виктора Кина, Бруно Ясенского, Владимира Киршона и скольких еще. Суд над каждым на этом «конвейере смерти» длился от 10 до 20 минут. Ни отказ от предыдущих показаний, ни покаяния и жалобы, ни мольбы и заверения — ничто не помогало, да и не могло помочь. Приговор у всех был один — смерть! А вообще в Москве и по стране было расстреляно свыше 200 поэтов и писателей!