Вячеслав Недошивин - Литературная Москва. Дома и судьбы, события и тайны

Здесь же, на этой улице, в дивной красоты храме Иконы Божьей Матери «Всех Скорбящих Радость», который возвел архитектор В. Баженов, а перестраивал О. Бове (Ордынка, 20), в 1836 г. на торжественном освящении церкви присутствовала вся семья Достоевских, поскольку рядом жил их богатый родственник, купец Куманин (о чем я еще расскажу), а в наше уже время, с конца 1930-х гг., здесь не только бывала, но и любила сидеть в прицерковном садике Анна Ахматова. Наконец, чуть дальше, в пяти домах от церкви, в сохранившемся строении Марфо-Мариинской общины (дом № 30), в присутствии патронессы общины, великой княгини Елизаветы Федоровны, выступали с чтением стихов в 1916-м поэты Сергей Есенин и Николай Клюев.

На Большой Ордынке жил в 1917-м, вернувшись из эмиграции к практическим делам революции, большевик-революционер, ответственный редактор газеты «Правда» (с 1917 по 1929 г., с перерывом), будущий член Политбюро ЦК партии (1924–1929), академик (1929), главный редактор газеты «Известия» (1934–1937), теоретик марксизма и — прообраз главного героя романа А. Кёстлера «Слепящая тьма» — Николай Иванович Бухарин( дом № 47), и с 1923 по 1964 г. — издатель, историк российского книгоиздания, руководитель издательства «Светлана» (1918–1923), организатор и первый директор (с 1934 г.) букинистического магазина «Пушкинская лавка» — Алексей Григорьевич Миронов(уцелевший дом № 13/9).

Тут жили, наконец, писатели Павел Нилин( дом № 17), поэт и издатель Илья Ионов( дом № 64), а в доме, где скончался когда-то в 1906-м филолог, археограф, профессор Матвей Соколов( дом № 68), позже, в построенном на этом месте здании, жили (в 1980–2000-е гг.) актер, режиссер, сценарист, мемуарист Михаил Козакови по 2009 г. — литературовед, критик, литсекретарь С. Я. Маршака и позже К. И. Чуковского — Владимир Глоцер.

Но домом, как бы соединяющим литературные эпохи, стал на Большой Ордынке дом № 17, хоть и перестроенный, но украшенный и памятником, и мемориальной доской в честь Литературы.

В нем, в 1830–1850-х гг., в двух двухэтажных корпусах своей усадьбы жили купец Александр Алексеевич Куманини его жена — Александра Федоровна Куманина(урожд. Нечаева), родная тетка Ф. М. Достоевского.

Два двухэтажных корпуса бывшей усадьбы купца надстроили тремя этажами в 1938 г., и в левом корпусе, где и жила когда-то семья Куманиных, ныне музей «Куманинское подворье». Наверное, музея этого не было бы, если бы здесь, у своей тетки, не бывал великий Достоевский, который впоследствии — так утверждают! — изобразил этот дом как дом Парфена Рогожина в романе «Идиот». Мы помним дом, где совершилось похожее убийство, детали которого попали в роман Достоевского (см. Златоустинский Бол. пер., 4), но, если это дом Рогожина, то убийство Настасьи Филипповны совершилось здесь.

Тетка писателя жила также в своем доме там, где ныне располагается Историческая библиотека ( Старосадский пер., 9). Само здание библиотеки выстроили в 1914 г., но в него вмонтировали двухэтажный особняк XVIII в. богатых родственников Достоевского. Обе улицы, и Старосадский, и Ордынка, помнят, думаю, как купчиха Куманина подъезжала к ним в «карете четверней» с ливрейными лакеями на запятках. Была она, пишут, «неугомонной, шумной, говорливой», но к детям лекаря Достоевского относилась заботливо. Много позже, в 1864 г., после ссылки, Достоевский застал ее уже полубезумной старухой, которая, сидя одна в пустом доме, лишь повторяла: «ключики… ключики…» Утверждают, что звон колокольчика в пустом доме «перешел» потом в роман «Преступление и наказание», а дряхлая старуха — в пустой рогожинский дом уже в романе «Идиот». Сам Достоевский переживет Куманину лишь на 10 лет, и, наверное, в этом доме племянники ее чуть не передерутся из-за наследства, разорвав всяческие связи. Достоевский, например, прервет из-за этого отношения даже с любимой сестрой, хотя окончательное соглашение по наследству будет достигнуто только после смерти писателя.

Он и сегодня, ордынский дом, мрачноват. «Дом со ступенями». «Снаружи и внутри как-то негостеприимно и сухо, все как будто скрывается и таится, — напишет про него Достоевский и неожиданно добавит: А почему так кажется, по одной физиономии дома было бы трудно объяснить…»

Впрочем, про правый дом усадьбы, особенно про квартиру на 2-м этаже, этого не скажешь. Сюда, сразу же после перестройки здания в 1938-м, вселились сатирик-прозаик, популярный драматург и сценарист Виктор Ефимович Ардов(Зигберман), его жена, актриса Нина Антоновна Ольшевская, их сыновья: будущий актер и режиссер Борис, протоиерей и литератор Михаил, и в том числе сын Ольшевской — актер и мемуарист Алексей Владимирович Баталов.

Шумная, веселая, безалаберная и гостеприимная семья. До этого они жили в писательском доме в Нащокинском пер., 3— 5, где красавица-актриса Нина Ольшевская подружилась с Анной Ахматовой. И здесь у ставшей ближайшей подругой Ольшевской с конца 1930-х и до середины 1960-х гг. останавливалась и подолгу жила Ахматова. Ей всегда отводили здесь маленькую шестиметровую комнатку, в которой жил Алеша Баталов и в которой только и помещалось, что тахта и тумбочка. Я, по счастью, был в ней с телегруппой, снимая фильмы об Ахматовой, помог уже не живший здесь отец Михаил. Заброшенная, увы, умирающая квартира.

А ведь сюда, «на поклон» к Ахматовой, шла едва ли не вся литературная Москва. Три нобелевских лауреата по литературе — Пастернак, Солженицын и Бродский — бывали в ее комнатке, а кроме них — Коржавин, Липкин, Петровых, Слуцкий, Вячеслав Иванов и Лидия Чуковская, Надежда Мандельштам и Юлиан Оксман, Фаина Раневская и Наталья Ильина, Зощенко и Высоцкий, художник Фаворский и композитор Шостакович. Но два события, случившиеся в этом доме, были особо значимы в жизни Анны Ахматовой.

Памятник А. А. Ахматовой на Большой Ордынке

(2000 г., скульп. В. Суровцев)

Во-первых, именно сюда в мае 1956 г. приехал, как был, в сапогах, в косоворотке и с бородою освободившийся из лагеря ее сын — Лев Гумилев. «Я очень хорошо помню, — пишет Михаил Ардов, — как впервые увидел его. Будто некое фото, вспоминаются мне две фигуры, сидящие на диване в столовой, — Анна Андреевна и ее сын. Лица обоих сияют счастьем. Ахматова поручила мне тогда опеку над Львом Николаевичем. В частности, его надо было одеть, и мы купили для него костюм, плащ и башмаки в комиссионном магазине на Пятницкой… Оба срока свои он называл соответственно — „моя первая Голгофа“, „моя вторая Голгофа“…»