Вячеслав Недошивин - Литературная Москва. Дома и судьбы, события и тайны

Кинорежиссер Андрей Тарковский

Это первый «свой» дом режиссера. До этого Андрей жил с матерью и сестрой в 1-м Щипковском пер., 26. Потом будет жить еще в трех домах ( Звездный бул., 4; Орлово-Давыдовский пер., 2/5;и в последнем, откуда уедет на Запад, — в 1-м Мосфильмовском пер., 4, корп. 2). Но этот дом, по-моему, главный в его жизни!

Здесь сдал в прокат фильм «Иваново детство» (по рассказу Владимира Богомолова «Иван»). И здесь случилось самое настоящее чудо с другим его сценарием — с рукописью «Андрея Рублева», работу над которым он начал еще в 1961-м. Сценарий, написанный им и Андроном Михалковым-Кончаловским, назывался тогда еще «Страсти по Андрею». Но настоящим, мистическим «чудом» Тарковский назовет не сценарий великого фильма, будущее «чудо кинематографа», а тот московский денек, когда он потеряет его…

В этом доме он жил с первой еще женой, актрисой, однокурсницей по ВГИКу Ирмой Рауш. Тут в 1962-м родился первый сын его — Арсений. Здесь он, уже признанный режиссер, вертелся перед зеркалом, примеряя — может быть, впервые! — бабочку перед поездкой в Венецию, где на кинофестивале получит «Золотого льва» за «Иваново детство». Но про свое — «Андреево детство», про отца-поэта, который бросил семью, когда ему было три года, рассказывать особо не любил. Да и как расскажешь про жуткую, немыслимую бедность, когда отец с матерью, бывало, целыми днями питались поджаренным на воде луком, а однажды съели даже кусок мяса, который в форточку принес со двора их кот… Как расскажешь про то, как он, десятилетний, вместе с младшей сестрой Мариной продавал на перроне в Юрьевце и собранные матерью букеты полевых цветов, и лесные ягоды в стаканах и кульках.

«Милый папа! — писал отцу на фронт в 42-м. — У нас все хорошо. В среду мы с мамой (без Марины) пойдем за 30 км за ягодами. Там растет малина, черника и гонобобель… Мама туда ходила 2 раза и принесла много черники. Мы сами много съели и немного продали. Первый раз мы продали на 138 руб., а второй на 82 рубля по 7 руб. за стакан… Мы все трое ходим босиком — из туфель, которые ты мне купил, я вырос, а Марине они велики. Мама хочет мне покупать шерсть для валенок, для этого нам надо набрать много ягод…»

Мать Андрея — Мария Ивановна Вишнякова (дворянка, кстати, по рождению) — ради детей мыла полы в чужих домах, работала сторожихой и всю жизнь корпела над чужими рукописями корректором. Отдала Андрея и в музыкальную школу, и в училище им. 1905 г., где он учился рисованию. Она дважды спасет его для нас: и от начавшегося туберкулеза (от недоедания и бедности, конечно!), и от «дурной компании», когда он, еще студент-востоковед, станет оторвой-стилягой и все дни будет проводить на «Бродвее» (на нынешней Тверской) — тогда она устроит его в геологическую партию, и он на год уедет в Сибирь. «Обозлен, бросается, груб, но я одна…» — запишет она в дневнике. А Андрей признается позже: «Всем лучшим, что я имею в жизни, тем, что я стал режиссером, — всем этим я обязан матери…»

С отцом — знаменитым поэтом и переводчиком — все будет сложнее. «Я всю жизнь любил тебя издалека», — напишет ему сын и упрекнет, что тот относился к нему как к мальчишке, хотя он всегда «втайне видел отца другом». Может, потому и не ходил в гости к нему, да и встречались редко. Одна из знакомых отца напишет в мемуарах, что увидела как-то его с кем-то за столиком ресторана ЦДЛ. Она было «разлетелась поздороваться с Арсением Александровичем, но поэт издалека предостерегающе поднял руку с заградительно растопыренными пальцами: „Я занят! У меня родительский час!“ И я поняла, — заканчивает она, — что неприязненно повернутая ко мне спина собеседника его принадлежит знаменитому Андрею… У меня осталось необъяснимое ощущение, что беседа их не была особенно дружеской…»

Похоже на правду. Непонимание между двумя родными людьми только росло. И когда Андрей окажется на Западе, директор «Мосфильма» попросит отца его написать сыну письмо. «Дорогой Андрей, мой мальчик! — напишет он в Италию. — Я очень встревожен слухами, которые ходят о тебе по Москве. Здесь, у нас, ты режиссер номер один, в то время как там, за границей… твой талант не сможет развернуться в полную силу… Мне будет в июне семьдесят семь лет, и я боюсь, что наша разлука будет роковой. Возвращайся поскорее… Так нельзя жить — думая только о себе… Не забывай, что за границей, в эмиграции самые талантливые люди кончали безумием или петлей…»

Многие осудили поэта за эти строки. Играл, дескать, «на руку властям». Да и Андрей воспринял письмо как написанное по заказу. «Мне очень грустно, что у тебя возникло чувство, будто бы я избрал роль „изгнанника“, — ответил отцу. — Может быть, ты не подсчитывал, но ведь я из двадцати с лишним лет работы в советском кино — около 17 был безнадежно безработным… Желание же начальства втоптать мои чувства в грязь означает безусловное и страстное мечтание… избавиться от меня и моего творчества, которое им не нужно совершенно… Я кончу здесь работу и вернусь очень скоро…»

Увы, больше они не увидятся. В 1986-м режиссер умрет в Париже от рака легкого… В «Мартирологе. Дневнике», который вышел в 2000-х гг., останутся его слова: «Я никогда не желал себе преклонения (мне было бы стыдно находиться в роли идола). Я всегда мечтал о том, что буду нужен…» И там же останется воспоминание о том «чуде», которое случилось с ним в годы жизни как раз в этом доме.

Живо представляю себе, как он, с готовым сценарием «Рублева», подъехал к «Националю» на Тверской. Что его отвлекло, неизвестно, но когда такси умчалось, он обнаружил вдруг, что забыл папку с рукописью в машине. Катастрофа ведь! Годы работы коту под хвост, ведь у него не осталось даже черновиков. «Я с горя напился, — пишет он. — Через час вышел из „Националя“ и отправился в ВТО. Через два часа спускаюсь вниз и на том же углу, где я потерял рукопись, затормозило такси (нарушая правила), и шофер из окна протянул мне мою рукопись. Это было чудо…»

И чудом для нас в 1971 г. стал сам «Андрей Рублев». Тогда он, законченный в этом доме в 1966-м, впервые, пусть и в «ограниченном прокате», вышел на наши экраны.

117. Земляной Вал ул., 57(с.), — парк бывшей усадьбы Усачевых-Найденовых. Ж. — с 1879 по 1896 г. с родителями будущий прозаик, драматург, художник, критик и мемуарист Алексей Михайлович Ремизов.Здесь окончил коммерческое училище и поступил в университет.

Прозаик, драматург, художник Алесей Ремизов

Вообще-то на месте этого дома стояло когда-то здание, в котором с середины 1790-х гг. жил поэт, баснописец, прозаик, драматург, издатель первого московского журнала «Полезное увеселение» (1760–1762), член Российской академии наук, директор Московского университета (1763–1760) и создатель Благородного пансиона — Михаил Матвеевич Хераскови его жена — поэтесса Елизавета Васильевна Хераскова(урожд. Неронова). Одно время у Херасковых жил поэт и переводчик Ипполит Федорович Богданович.Здесь же, видимо, жил его секретарь — будущий драматург и переводчик Николай Николаевич Сандунов(наст. фамилия Зандукелли, брат актера и предпринимателя, основателя Сандуновских бань Силы Николаевича Сандунова).