Константин Сотонин - Сократ. Введение в косметику

Переоценка ценностей – признак культивирующегося и релятивизация ценностей – признак культурного… Но здесь возникает ряд недоумений и требуется ряд оговорок. Во-первых: и переоценка и релятивизация ценностей происходит и помимо ума, в сфере деятельности инстинктов: смена возрастов, болезнь и т. д. приводят к переоценке пищевых веществ и многого другого; усталость, старость могут приводить к релятивизации всех ценностей; очевидно, не такого рода переоценка и релятивизация ценностей имеется в виду. Имеется в виду умственный процесс, смена в суждениях? – Но те же органические процессы могут быть констатированы сознанием в виде суждения; и всякаяпереоценка, всякая релятивизация ценностей не являются ли только констатированной сознанием какой-то смены в организме, и цинизм Сократа не есть ли только результат его старческой усталости? А если этой смены в организме нет, то не будет ли переоценка и релятивизация фразёрством, резонёрством, совершенно не значащим для реальной жизни данного человека?

Во-вторых: мы знаем, как сильно мировоззрение человека зависит от внушений со стороны людей, с которыми он соприкасается, со стороны книг, и т. п.; под влиянием внушений вырабатывается первоначальное, традиционное мировоззрение и мирочувствование, под влиянием внушений же в большинстве случаев происходят постоянные переоценки ценностей; исключительно внушениями можно привести человека и к релятивизации ценностей, к циническому мировоззрению и поведению; будет ли такой человек культурным, если вслед за тем возможно влияние других внушений, которые заставят его вновь признать что-либо очень серьёзным и сделают «культурного» – «культивирующимся»?

В-третьих: если полезность вещи измерять количеством доставляемой ею радости, то действительно ли «ошибка» в оценке в смысле признания чего-либо «очень серьёзным» – вредна, а «отсутствие ошибки», в смысле отрицания за чем бы то ни было «слишком большой серьёзности» – полезно? Не может ли быть, что признание серьёзных ценностей будет давать человеку большую или хотя бы не меньшую сумму радостей, чем признание всего малоценным? Или, по крайней мере, не обстоит ли дело так, что цинизм – это такая же философия, пригодная для некоторыхличностей без всякого отношения к их культурности, как и философии, признающие большую ценность?

В-четвёртых: полезна ли вообще какая бы то ни было философия? Не есть ли признание её полезной – самообман, покоящийся на том, что мы считаем за философские нормыповедения то, что в действительности есть, в лучшем случае, postfact' ное осознание наиболее постоянных форм нашего поведения, и философия является не нормативной, а историко-описательной наукой; в худшем же случае, не являются ли философские нормы выдумкой философа, скорее вредной, чем полезной? Не бывает ли философия только или вредной, поскольку она вызывает ложные представления, уменьшающие количество радости, или бесполезной? И не будет ли единственно полезной та «философия», которая будет советовать не руководиться никакой философией, а жить как живётся? Не должно ли быть единственной задачей «философа» – бороться против власти над личностью каких бы то ни было философий?

Эти вопросы не возникали перед Сократом, а если бы они возникли, он не мог бы ответить на большинство их при отсутствии разработанной психологии; а между тем, раз они возникли и не разрешены, приходится подвергнуть сомнению всю Сократову мудрость и поставить новый вопрос: не преждевременно ли Сократ смеялся?

Но Сократ смеялся не преждевременно. Он не знал нашей современной психологии, он не смог бы ответитьудовлетворительно на поставленные теперь вопросы, – но это ещё более заставляет поражаться силе его гениальности в избегании ошибок. Кажущееся парадоксом положение, что знаний не существует, существуют только ошибки и отсутствие ошибок, – оно на примере Сократа становится почти аксиомой. Он, действительно не знал очень многого, связанного с его философией, и это отсутствие знаний всякого другого на его месте привело бы к ошибкам; Сократа это приводило только к недоработанности его системы в отдельных пунктах, и именно вследствие неуклонного стремления избегать ошибок, необоснованных мнений, система Сократа менее системна, чем большинство других; но потому же она – единственная, не потерявшая ценность. Перед лицом современной науки система Сократа может оказаться нуждающейся в изменении формулировки некоторых её положений и, безусловно, в дополнениях, – но не в существенных переделках. Однако предварительно дадим общий ответ на поставленные вопросы.

Прежде всего, будем ли мы понимать оценку как акт осознания, «умственный» процесс суждения, признанияза вещью той или другой степени ценности, или как акт инстинктивного, органического выявления личности в виде той или другой степени интенсивности удерживания или отстранения вещи, устремления к вещи или убегания от неё, – но во всяком случае правильнойбудет только та оценкавещи, которая соответствует фактическому количеству радости и печали,доставляемых вещью. Но радость и печаль помимо и независимо от процессов в организме не существуют. Поэтому правильная оценка вещи всегда стоит в соответствии с органическими процессамитой личности, в отношении к которой оценка производится (ею ли самой, или другой личностью, – безразлично). Но сменаоценок вещи в связи со сменой органических процессов ещё не есть переоценка: переоценка есть смена оценок на почве разочарования в прежней оценке, на почве признания (или вообще обнаружения) её негодной, неправильной, – переоценка есть отказ от прежней оценки как от неправильной;и на почве инстинктов может происходить переоценка: собака бежит к брошенному куску, оценивая его как съедобный, и отходит от него, обнаруживши его несъедобность, – здесь уже переоценка. И очевидно, что переоценка не есть следствие смены органических процессов, делающих одну и ту же вещь, раньше действительнообладавшую той ценностью, которая за ней признавалась, теперь более ценной или менее ценной (другие смены в организме, как новые ощущения, дающие иное представление о вещи, конечно, не имеются в виду).

Философская оценкаесть, во-первых, наукообразнаяоценка, т. е. обобщённая, типизирующая, относящаяся не к одному только определённому моменту определённой личности, а к ряду моментов и, обычно, к ряду личностей; во-вторых, она – нормативнаяоценка, побуждающая к определённым действиям, в результате которых только и будет достигнута оценённая вещь, – она, следовательно, оценка будущего(не оценка будущей вещи, а оценка будущего значения вещи). Вполне понятно, что большинство ошибочных оценок относится именно к будущему; переоценка может случиться или по достижении этого будущего, по переходе будущего в настоящее, когда оценка оказывается не соответствующей фактическому количеству радостей и печалей, даваемых вещью, или раньше, вследствие привлечения новых обстоятельств, побуждающих к переоценке. В качестве третьей черты философской оценки философы, воспитанные на логике, будут склонны признать то, что она – оценка в форме суждения,акт мышления; для психолога эта характеристика не может быть приемлемой уже по одному тому, что как психический акт, вне связи с говорением, ни суждение, ни мышление не представляют из себя что-либо определённое, – психический акт, происходящий в двухнедельном котёнке, который, проголодавшись, бежит к матери, а не к другой кошке, находящейся тут, потому что у него уже сложились ассоциации между рядом ощущений, и к этим ассоциациям сводится образ матери как источника питания, – и психический акт, происходящий в Канте, когда он «мыслит» о том, что следует поступать сообразно категорическому императиву, – эти два акта в психологическом отношении не отличаются друг от друга чем-либо очень существенным: существенно в них обоих то, что они – психические акты, являющиеся нормами поведения. Другое дело, если мы выдвинем в качестве черты философской оценки, как частный признак её наукообразности, – словесную формулировку;наука, действительно, для нас всегда представляется выраженной словами или заменяющими их знаками.