Константин Сотонин - Сократ. Введение в косметику

И ещё двадцать веков после Сократа ходит миф о гигантах и рассказ об единственном реальном гиганте, павшем так же, как пали те, – в борьбе с Небом. Ходит миф, пока не родится новый гений, который также почувствует в себе гиганта; ведь мало быть гигантом, – надо быть гениальным гигантом, чтобы сделать большее, чем то, что сделали прежние гиганты; потому что только гений делает по новому. Новый гений будет уметьпробуждать в людях гигантов, – но и он падёт, и он сгорит на костре, выпьет цикуту, потому что уметь– ещё не значит сделать; мало сделать миллионы людей гигантами, чтобы избежать костра, и для того, чтобы сделатьэто, придёт третийгений, который воспользуется умением второго.

…«Гениальный всегда циник»? – Да, это было бы верно, если бы ещё древние не различали добрых и злых демонов, добрых и злых гениев. А злые гении действительно существуют, и их больше, чем добрых, только люди неправильно оценивают гениев, и злых (вредных для людей, уменьшающих их радость) называют добрыми, а добрых (полезных, увеличивающих радость для людей) считают злыми. До сих пор речь шла только о добрых гениях, гениях земли, гениях радости. Сократ до сих пор был единственным добрым гением; но если надо было более двух тысячелетий, прежде чем люди начали понимать, что он был добрый гений, то это только потому, что против него действовали многие злые гении, гении неба; и первый из них – Платон. Добрые гении– это действительно циники, для них нет ничего слишком серьёзного, и они хотят сделать людей радующимися; они хотели бы всю жизнь каждого человека превратить в сплошной танец, но если это невозможно, – то труд, борьбу сделать похожими на танец. Злые гении – это аскеты, для них нет ничего малосерьёзного, всё очень серьёзно, они хотят, чтобы все люди ходили, приставивши палец ко лбу; если бы было возможно, они хотели бы всю жизнь людей превратить в непрерывный суровый труд и борьбу, но если уж это невозможно, если человек нуждается в отдыхе, – то отдых сделать похожим на труд, серьёзным; улыбка недопустима; вместо неё ещё можно разрешить мечтательность; но самое лучшее, если все люди будут непрерывно плакать. Добрый гений – смеющийся философ-циник; злой гений – плачущий философ-аскет. Добрый гений – не ошибающийся мудрец; злой гений – во всём ошибающийся (потому и всегда серьёзный) энтузиаст. И в том, что он – гениальный энтузиаст, лежит причина признания людьми злого гения добрым и доброго гения злым: мудрец – учитель, а гениальный мудрец – учитель циник, смеющийся и не слишком (для него нет «слишком») озабоченный успехом своего учения; энтузиаст – проповедник, а гениальный энтузиаст – проповедник-аскет, больше чем слишком озабоченный результатом проповеди. Обучение – это взращивание плодового дерева из семени; проповедь – установка искусственного дерева с развешанными на нём золочёными плодами. Там долгое ожидание, скучная работа и в результате крючковатое дерево с невзрачными плодами; здесь – сразу стройное деревцо с очень соблазнительными плодами; правда, и здесь ожидание, но ожидание после того, как плоды уже соблазнили; правда, там, если плоды созрели, их можно есть, а здесь готовые плоды обещаются в будущем, «в конце святок, если дети будут хорошо себя держать», но кончатся святки с концом жизни; если же раньше, и если дети получат плоды, то они окажутся несъедобными. И всё-таки преимущество на стороне проповедников, особенно по количеству привлечённых к данным воззрениям лиц; учатся единицы, слушают проповедь миллионы. Потому-то гигант и остаётся в течение двадцати веков одиноким; потому-то дело Сократа и трудно, что очень легко дело энтузиастов-проповедников, и их много, и что привести к ошибке легче, чем освободить от ошибки; а сделать так, чтобы человек вообще не ошибался, – это почти бесконечно трудно. И главное – это то, что дело Сократа не может исполняться энтузиастами, потому что энтузиасты слишком серьёзны для того, чтобы делать людей не слишком серьёзными; а в этом всё дело Сократа.

…Дело Сократа не может исполняться энтузиастами… Но оно может исполняться теми, кто умеет притворяться энтузиастом: «Мир преобразится чрез актёра и его волшебное искусство» [28] Евреинов Н. Н . Самое главное: Для кого комедия, а для кого и драма в 4-х действиях. Ревель: Библиофил, 1921. С. 46. (Н. Н. Евреинов). Сократ очень хорошо понимал значение хитрости и софистики для своего дела, но его ошибка в том, что он начал с силена, тогда как следовало начать с выполнения роли энтузиаста, даже демагога, и привести к силену. Ошибка? Следовало? А не сделал ли хитрый Сократ того, что ему следовало сделать? И два тысячелетия между ним и нами не есть ли выполнение дела Сократа, начатое с исполнения им роли энтузиаста в виде Платона? Не прошёл ли Сократ все этапы от неба до земли, чтобы показать людям, что как ни заманчивы дали, но чем дальше, тем они хуже, и что одна земля хороша? Не находимся ли мы только в последнем действии задуманной Сократом трагикомедии с заключительным выступлением силена? Не будет ли завтра торжествовать Сократ-сатир?

Но не важно, будет ли этим сатиром Сократ или второй гений. Но сатир будет. Пришла пора для сатира.Небо потеряло доверие у человека. Единственной ценностью будет признана земля; люди сознают себя гигантами. Правда, ещё многое возможно. За вторым гением-циником придут десятки злых гениев, и если невозможно будет оторвать взоры людей от земли к небу, они притянут небо к земле, попытаются превратить землю в небо, вновь сожгут сатира, земную философию сделают серьёзной. Но сатир восторжествует, хотя бы для этого потребовался третий гений-циник; небо будет изгнано с земли, абсолютные, серьёзные ценности, остаток небесной философии, будут признаны фальшивыми, люди прозреют наконец и увидят, что алмазов не существует, что есть только стеклянные бусы, стоящие того, чтобы жить, но не стоящие того, чтобы к жизни относиться слишком серьёзно.

Двадцать веков господства небесной и полунебесной философии позади нас. Но людям сегодняшнего дня нужна земная философия, и для построения её мы не найдём пригодного материала в этих двадцати веках; для сегодня пригоден только Сократ; только он – проповедник и подготовитель философии современности.

Сократ ходил по улицам города и с первым встречным начинал беседу, «стараясь каждому внушить убеждение, что не следует думать ни об одном своём деле, не подумав сначала о себе, о том, чтобы самому стать как можно более хорошим и разумным» (Платон, Апология 36 С ); сам он говорит: « доколе буду дышать и будут во мне силы, не перестану заниматься философией и вас призывать к тому же, и обращаться, кого из вас ни встречу, с моими обычными словами » ( 29 D ). И Сократ считает это своё дело величайшим благом для города; в действительности здесь коренная, может быть единственная, но роковая ошибка Сократа:будучи прекрасным психологом, Сократ всё же не учёл круга потребителей его философии. Он вполне правильно оценивал свою философию, считая общие её принципы, которые он и развивал в случайной беседе, ценными для каждого человека, в том смысле, что если быданный человек, усвоившиэти принципы, стал бына основании их вырабатыватьнормы своего личного поведения, то он действительно стал бы и более счастливым; Сократ вполне правильно оценивал свою философию как пригодную для любой личности, а не для отдельных немногих личностей только. Сократ очень выгодно отличался в этом отношении от всех своих учеников, выработавших с её помощью свою личнуюфилософию, но также считавших её пригодной для всех, тогда как она была пригодна только для лиц, психически сходных с её автором; сущность философии Сократа в том и заключалась, что она не включала личных элементов, а требовала их дополнения самим обучающимся философии, давая только схемы и правила, методы заполнения схем. Ученики Сократа и большинство позднейших философов ошибались в оценке массового значениясвоей философии. Сократ в этом не ошибался; его философия действительно имела массовое значение; она была философией, пригодной для масс, вернее, для любой личности, как представителя масс (это не совсем одно и то же: в первом случае – философия непременно должна иметь социальный характер, интересуясь преимущественно вопросами общежития; во втором случае – философия может быть очень индивидуалистичной).