Рене Декарт - Рассуждения о методе. Начала философии. Страсти души (сборник)

Когда душа желает сохранить воспоминание о чем-либо, то в силу этого желания железа, поочередно наклоняющаяся в разные стороны, толкает «духи» к различным областям мозга, пока они не найдут следов, оставленных там предметом, который желательно сохранить в памяти.Эти следы не что иное, как поры мозга, откуда перед этим «духи» направлялись по причине присутствия данного предмета; отсюда эти поры приобрели весьма большое преимущество отыскиваться подобным образом и другими «духами», направляющимися к данным порам; «духи», встречая указанные поры, входят внутрь последних легче, чем в другие, благодаря чему и производят особое движение в железе, а эта последняя представляет душе предмет и дает знать, что этот объект есть то самое, о чем душа желала вспомнить.

Когда желают вообразить нечто невиданное, то это желание способно привести железу в движение, чтобы толкать «духи» к порам мозга, посредством открытия которых данная вещь может быть представлена. Когда желают сохранить внимание, чтобы в течение известного времени рассмотреть предмет, это желание удерживает железу наклоненной в одну и ту же сторону. Когда, наконец, желают идти или вообще известным образом передвигать свое тело, то в силу подобного желания железа толкает «духи» к мускулам, служащим этой цели.

Однако желание возбудить в себе известное движение или что другое не всегда может вести к достижению желаемого; это стоит в зависимости от того, насколько природа и привычка различно связывают каждое движение железы с определенной мыслью. Так, например, если желают обратить глаза на весьма отдаленный предмет, то такое желание приводит к расширению глазного зрачка; если же устремляют внимание на близкий предмет, то зрачок сокращается; но если еще только думают о том, как бы расширить зрачок, то при самых благих желаниях не расширят зрачка вполне, так как движения железы, служащие толчком для «духов», идущих к оптическому нерву, природа не связывает с желанием рассматривать близкие или отдаленные предметы. При разговоре мы думаем только о смысле того, что желаем сказать; однако это производит тот результат, что мы шевелим языком и губами гораздо быстрее и сильнее, чем если бы мы помышляли в это время управлять ими на все лады, как это требуется для произнесения данных слов. Все это происходит благодаря тому, что по привычке, приобретаемой навыком к речи, деятельность души, двигающей при посредстве слов язык и губы, мы связываем с обозначениями слов, сопровождающих эти движения скорее, чем при намеренных движениях губ и языка.

Наши страсти не могут ни обнаружиться, ни исчезать при прямом воздействии нашей воли; это возможно лишь косвенно при представлении вещей, связываемых в данном случае с желаемыми страстями и противоположных тем страстям, которые мы хотим устранить. Так, чтобы возбудить в себе отвагу и отогнать страх, недостаточно иметь подобное желание, но должно попытаться представить доводы, предметы или примеры, убеждающие нас в том, что опасность невелика, нужно представить себе, что всегда защита надежнее бегства, что победителю выпадает слава и радость, беглецу же позор, печаль и пр.

Имеется особое обстоятельство, препятствующее душе быстро изменять или задерживать страсти; оно дало мне повод указать в определении страстей, что последние не только причиняются, но также и поддерживаются и усиливаются с помощью особых движений «духов». Обстоятельство это заключается в том, что почти все страсти сопровождаются известным волнением в сердце и, следовательно, во всей крови и в «духах», так что, пока это волнение не уничтожится, страсти бывают представлены в нашей душе подобно тому, как представлены там чувственные предметы, пока они действуют на органы наших чувств. И подобно тому как душа, очень внимательно обращаясь к чему-либо, может противиться, чтобы мы слышали маленький шум или чувствовали небольшую печаль, но не в состоянии воспрепятствовать нам слышать гром или ощущать пламя, обжигающее руку, так же точно она легко может противодействовать незначительным страстям, но не самым бурным и сильным, исключая разве тот только случай, когда утихло волнение крови и «духов». Большее, что воля может сделать, когда подобное волнение находится во всей силе, – это не сочувствовать его результатам и воздерживаться от многих из движений, к которым страсть располагает тело. Если, например, гнев поднимает для удара нашу руку, воля может удержать последнюю; если страх побуждает ноги к бегству, воля может их задержать.

Непрестанная борьба, как обычно выражаются, между низшей, именуемой чувственной, частью души и высшей ее частью, разумной, – лучше сказать между естественными вожделениями и волей, – состоит не в несовместимости движений, возбуждаемых железой при помощи «духов» в теле, и движений, возбуждаемых душой. Ведь у нас одна только душа, и эта душа не имеет сама по себе никаких различий в своих частях: чувственная ее часть вместе с тем и разумна, и все ее вожделения суть желания; ошибка, какую допускают, заставляя участвовать в душе различных деятелей, обычно друг другу противоположных, происходит из того, что не различают хорошо функций души от функций тела; последнему должно приписывать все то, что может быть отмечено в нас как несогласное с нашим рассудком. Следовательно, нет иного вида борьбы кроме той, когда небольшая железа в середине мозга может быть движима в одну сторону душой, а в другую действием «духов» – ведь они не что иное, как тела! – и значит, как я уже утверждал выше, бывает часто, что эти два воздействия противоположны и особенно сильно препятствуют друг другу. Можно различить два вида движений, возбуждаемых в железе посредством «духов»: одни из этих движений представляют душе объекты, затрагивающие чувства, или впечатления, которые сталкиваются в мозгу и не производят никакого натиска на волю; другие движения напрягают там известные усилия, – это именно те движения, которые причиняют страсти и сопровождающие их телесные процессы; что касается первых из движений «духов», то хотя они часто препятствуют действиям души или сами встречают препятствие в последних, однако, ввиду того, что они решительным образом не противоположны друг другу, обычно тут не отмечают борьбы. Ее отмечают только между последними из указанных движений и желаниями, им противостоящими: например, между усилием «духов», толкающих железу, чтобы вызвать в душе хотение чего-либо, и усилием души, которая толкает железу в стремлении избежать данной вещи. Возникает эта борьба главным образом благодаря тому, что воля не имеет возможности непосредственно возбуждать страсти, так как она, что было сказано выше, принуждена изощряться и применяться к тому, чтобы успешно обсудить различные вещи. В силу этого, если наиболее влиятельная из воздействующих на нас вещей в состоянии изменить направление «духов», то может случиться, что та вещь, которая сопутствует данной вещи, не имеет такой силы и что «духи» удалят ее тотчас же по той причине, что предшествовавшее расположение нервов, сердца и крови не изменилось; отсюда и вытекает, что душа чувствует себя побуждаемой почти одновременно желать и не желать одной и той же вещи. Отсюда и взято представление о двух соперничающих в душе силах. Тем не менее можно еще принять за известную борьбу то обстоятельство, что одна и та же причина, производя в душе определенную страсть, производит также в теле известные движения, которым душа вовсе не содействует и даже задерживает или старается задержать их, едва восприняв: так случается, например, когда нечто, вызвавшее в душе страх, содействует тому, что «духи» направляются в мускулы, способствующие попятному движению ног, а храбрящаяся воля задерживает последние.