Рене Декарт - Рассуждения о методе. Начала философии. Страсти души (сборник)

Число простых и первоначальных страстей не особенно велико. Так, делая обзор всех перечисленных здесь страстей, легко заметить, что их только шесть, а именно: удивление, любовь, ненависть, желание, радость и печаль, а прочие либо составлены некоторыми из этих шести, либо суть их виды.Вот почему, не желая вовсе затруднять читателя их множеством, я опишу здесь по отдельности шесть первоначальных страстей; после я рассмотрю, каким образом все прочие страсти отсюда ведут свое происхождение.

Удивление есть внезапная неожиданность для души, побуждающая последнюю обсуждать внимательно предметы, которые кажутся ей редкими и выдающимися. Оно, прежде всего, причиняется данным в мозгу впечатлением, которое представляет предмет как редкий и, стало быть, достойный рассмотрения; затем, движением «духов», расположенных этим впечатлением стремиться с большой силой к отверстиям мозга, где находится данное впечатление, чтобы усилить там его и сохранить; точно так же «духи» побуждаются этим впечатлением проходить оттуда в мускулы, удерживающие органы чувств в их первоначальном положении, дабы впечатление поддерживалось ими, раз оно при их помощи образовалось.

Эта страсть имеет ту особенность, что нельзя отметить в сопутствии с нею каких-либо изменений в сердце и крови, как при остальных страстях. Причина этому та, что, не воспринимая предмета ни хорошим, ни дурным, а только познавая вещь, которой дивятся, эта страсть имеет отношение не к сердцу и не к крови, от которых зависит все благополучие тела, а только к мозгу, где находятся органы, служащие этому познанию.

Это не препятствует удивлению обладать большой силой по причине неожиданности, то есть внезапного и случайного обнаружения впечатления, которое изменяет движения «духов»; подобная неожиданность свойственна и исключительно присуща этой страсти. Хотя неожиданность наблюдается и в других страстях (она обычно встречается почти во всех и усиливает их), удивление теснее связано с нею. Сила внезапности зависит от двух причин: от новизны предмета и от того, что движение, причиняемое удивлением, с самого начала получает всю силу. Ведь понятно, что такое движение имеет больший результат, нежели те движения, которые, будучи сперва слабы и возрастая только мало-помалу, легко могут быть прекращены. Известно также, что новые объекты чувств изменяют мозг в его определенных частях, обычно не изменявшихся; эти части, будучи более нежными или менее плотными, чем те, которые грубеют от частых волнений, увеличивают результаты движений, вызываемых там. Это не покажется невероятным, если сообразить, что на том же основании подошвы наших ног приучены к прикосновению весьма грубому вследствие тяжести тела, опирающегося на них; мы мало чувствуем это прикосновение при ходьбе, между тем другое, раздражающее подошвы, менее значительное и более нежное прикосновение почти невыносимо, ибо необычно для нас.

И эта неожиданность имеет ту силу, что «духи» углублений мозга принимают оттуда направление к месту, где находится впечатление от объекта, которому удивляются, так что она все их там известным образом толкает, и «духи» так заняты сохранением этого впечатления, что совершенно не оказывается таких из них, которые направились бы к мускулам; нет даже и того, чтобы «духи» двигались по первоначальным путям, которым они следовали в мозгу. От того-то все тело делается неподвижным, как статуя, и нам становится невозможным воспринимать вещь иначе как только с ее представленной лицевой стороны, а следовательно, невозможно приобрести и более подробное знание о ней. Такое состояние вообще называют «быть изумленным»; изумление есть чрезмерность в удивлении, всегда дурная чрезмерность.

Как легко понять из сказанного выше, полезность всех страстей состоит в том лишь, что они усиливают и продляют в душе мысли, пригодные для сохранения и в противном случае легко исчезающие. Точно так же все зло, какое может быть причинено страстями, состоит в том, что они усиливают и сохраняют эти мысли более, чем это необходимо, или же усиливают и сохраняют иные мысли, задерживаться на которых нет ничего хорошего.

Об удивлении, в частности, можно сказать, что оно полезно нам, поскольку мы воспринимаем и удерживаем в своей памяти вещи, остававшиеся ранее нам неизвестными, а так как мы удивляемся только тому, что кажется нам редким и необыкновенным, то удивление может проявиться в нас лишь через посредство того, чего мы не знали, или же того, что отлично от известного уже нам. Ведь благодаря этому отличию мы и называем данную вещь выдающейся. Хотя бы она и была вполне предоставлена нашему разумению и нашим чувствам, мы от одного этого не удержим ее в нашей памяти, если идея, имеющаяся у нас, не будет усиливаться в мозгу данной страстью или применением нашего рассудка, направляемого нашей волей к вниманию и особому размышлению. Другие страсти могут содействовать нашей отметке вещей как хороших или других, но для тех из вещей, которые только редки, мы пользуемся исключительно удивлением. Отсюда видно, что вещи, которые не имеют какого-либо естественного касательства к этой страсти, просто нам неизвестны.

Однако гораздо чаще случается, что чересчур удивляются и поражаются вещами, заслуживающими лишь незначительного внимания или даже вовсе не заслуживающими такового, и удивляются немало. Это может весьма препятствовать пользованию рассудком или извращать это пользование. Поэтому хотя и хорошо родиться с наклонностью к этой страсти, так как она располагает нас к приобретению знаний, однако мы должны стараться впоследствии освободиться от нее сколь возможно. Легко выправить свой недостаток путем размышления и особого внимания, к которому наша воля всегда способна обязывать разум, раз мы обсудим, стоит ли этого беспокойства вещь. Однако нет иного средства препятствовать чрезмерному удивлению иначе как приобретя знание многих вещей и воспитывая себя на обсуждении всего, что может оказаться наиболее редким и наиболее диковинным.

Впрочем, хотя только самые тупые и глупые люди от природы совершенно не испытывают удивления, нельзя сказать, что те, кто всех умнее, всегда особенно склонны к нему; нет, склонны к удивлению те, кто, имея достаточно развитое общее чувство, не имеют, однако, высокого мнения о своих способностях.