Грэм Харман - Объектно-ориентированная онтология: новая «теория всего»

Хайдеггера «полезен в строительстве дома», а дом в свою очередь «полезен тем, что дает людям кров» (35). ООО, однако, полагает, что обе формы редукции — возведение и сведение — вредны. Она рассматривает историю за-падной философии как попытку выпутаться из этого затруд-нения, какими бы медленными и запутанными не были в этом отношении усилия мыслителей прошлого.

Если кто-то спросит нас о том, что есть нечто, то у нас имеется миллион различных высказываний для попыт-ки ответа на этот вопрос. Но в конечном счете есть лишь два способа поведать кому-то о том, чем являет-ся та или иная вещь: вы можете или рассказать о том, из чего она сделана, или рассказать о том, что она де-лает. По сути, это два единственных имеющихся у нас вида знания о вещах, и если человечеству суждено исчезнуть или погиб-нуть, не оставив больших хранилищ со знаниями, то может статься, что это и не так уж плохо. Проблема в том, что мы, люди, иногда убеждаем себя в том, что познание есть единственный вид когнитивной деятельности, достой-ный того, чтобы им занимались. Поэтому мы придаем такую высокую ценность знанию (тому, что есть вещь) и практическим ноу-хау (тому, что она делает), игнори-руя при этом когнитивные действия, не переводимые с легкостью на буквальный язык. Среди исключений, сразу вспоминающихся в этом царстве познания, — ис-кусство, поскольку его первичная роль состоит не в том, чтобы сообщать знания о своем предмете. На ум также приходит философия, несмотря на царящее в модерную эпоху стремление считать ее двоюродной сестрой мате-матики и естествознания. Множество людей охотно согласится с тем, что искусство не есть средство пе-редачи знаний, однако уже меньшее число людей уступит в этом пункте по поводу философии. Если философия не есть форма знания, чем же тогда она может быть? Теперь стоит не-надолго отклониться от наших размышлений, чтобы рас-смотреть этот вопрос.

Западная философия и наука ведут свое происхож-дение от так называемых «досократиков», начавших свою интеллектуальную деятельность в 600-х годах до н. э.

Будучи этническим греками, первые досократиче-ские мыслители проживали в греческих колониях на территориях, ныне расположенных на западном побережье Турции, на Сицилии и в самой южной части материковой Италии. Понятно, что в то время никто не называл их досократиками, поскольку Сократ Афин-ский еще не родился. Вместо этого их называли physikoi, что довольно приблизительно можно перевести как «физики» или же «те, кто интересуется природой» (36). Все нача-лось в Милете, некогда процветавшем эгейском порту, чьи руины (теперь не имеющие выхода к морю по при-чине заиливания рек) возле нынешнего Дидима в Тур-ции можно посетить и сегодня. Фалес Милетский известен некото-рым количеством интеллектуальных достижений, так, напри-мер, он первым предсказал солнечное затмение. Однако главное его наследие для философии и науки состоит в утверждении, что первый принцип всего есть вода. Эта мысль — первый пример объяснения космоса в истории западной цивилизации путем отсылки к не-коему природному началу, а не к богам или мифу о сотворе-нии мира. За ним последовал еще один житель города по имени Анаксимен, полагавший, что первоначальным элементом является не вода, а воздух, ведь свойства последнего еще нейтральнее свойств воды: он не имеет ни вкуса, ни запаха и полностью проницаем для света. Но между Фалесом и Анаксименом был еще Анаксимандр, занявший более утонченно звучащую позицию, гласившую, что конкрет-ный элемент не может играть роль первоначала, поскольку все разные физические элементы должны совместно появиться из некоего более глубокого корня. Для Анак-симандра таким глубоким корнем было apeiron: слово, обычно остающееся без перевода на английский язык, но означающее нечто вроде бесформенной, лишенной образа, не имеющей границ массы, из которой уже возникает нечто более конкретное. Как полагал Анаксимандр, по прошествии миллионов лет все противоположности взаимоуничтожатся и космос вернется в состояние бесформенного, нейтрального apeiron. Эта идея позже вдохновила Маркса, когда он писал в Йене свою докторскую диссертацию. Многие мыслителидосократики предложили свои теории об устройст-ве реальности: Пифагор, Эмпедокл, Гераклит, Парменид, Анаксагор, Демокрит и т. п. Несмотря на разнообразие их теорий, все они склонялись к то-му, чтобы назвать основой мира один или несколько базовых элементов или же согласиться с тем, что бесформенное apeiron есть лучший способ объяснения всего наблюдаемого нами разнообразия вещей.

Итак, захочет ли кто-то из досократиков назвать ос-новой мира самый базовый элемент (или элементы) или же предпочтет вместо этого ту или иную версию теории apeiron, всех их объединяет одна вещь, а имен-но: все их теории подрывают(undermine) обычные по-вседневные объекты. Никто из них не думает, что сту-лья и лошади обладают той же степенью реальности, что и избранные ими предельные основания; большинство объектов слишком поверхностны, чтобы быть настоя-щими. Используя терминологию данной книги, можно сказать, что вина досократиков заключена в «меньшизме». Кроме то-го, все они рассматривают избранную ими предельную вещь как вечную или, по крайней мере, неуничтожае-мую, что оставалось типичным предрассудком греческой философии, пока Аристотель, наконец, не допустил существова-ние уничтожаемых субстанций. Настоящая, однако, проблема подрыва (undermining) заключена в том, что он не может объяснить явление, названное нами эмерджентностью.

Если вы, подобно Фалесу Милетскому, думаете, что все состоит из воды, то едва ли стоит полагать, будто газо-нокосилка или Голландская Ост-Индская компания ос-танутся с течением времени одинаковыми, поскольку эти более крупные объекты будут всего лишь поверхност-ными эффектами глубинных движений воды. Тот же самый аргумент работает, если вы, подобно Демокриту с Левкиппом, думаете, что все состоит из атомов (буквально: «неделимых»).

Теперь должно быть понятно, что досократики неяв-но опирались на все четыре отвергаемые нами пред-ставления: физикализм, меньшизм, антификционализм и буквализм.

Другими словами, они придерживались тех же взглядов, которые также лежат в основе современ-ных попыток сформулировать «теорию всего» в фи-зике. И это не случайно, поскольку досократики, конечно, были physikoi, первыми представителями западного естествознания. Но, на мой взгляд, — а это, по общему признанию, мнение меньшинства, — они не были пер-выми философами. Эту честь я оставляю для Сократа по причинам, которые вскоре озвучу. Существование этих ранних мыслителей позволяет философам иногда хвастаться тем, что философия была родительницей, а наука — ее детищем. Однако я уже сказал, что досо-кратики занимались подрывом, то есть естествознание всегда было «подрывным» предприятием. Следова-тельно, нам нужно обратить вспять привычное утвер-ждение и сказать, что западная наука впервые появилась вместе с досократиками, а западная философия возникла позже, когда Сократ открыл, что подрыв не есть под-ходящий способ выявления природы добродетели, справедливости, дружбы или чего-либо еще. Ибо то, чего ищет Сократ, — это не вид знания, поскольку его интересует не то, из че-го состоятдобродетель, справедливость и дружба, как и не то, что они делают, хотя и об этом часто забывают. Еще раз: изначальный смысл греческого слова philosophia —не знание и не мудрость, но любовь к мудрости, ко-торой невозможно когда-либо окончательно достичь.