Арсений Куманьков - Война в XXI веке

Несмотря на то что межгосударственная война исчезает, доминируют конфликты низкой интенсивности и снижается степень её кровопролитности, война не становится более скоротечной. Она приобретает вязкий характер, продолжаясь достаточно долго, пусть и в вялотекущем режиме. В разделах о применении террора и хищнической экономике войны мы уже писали о том, почему это происходит. Асимметрия не позволяет реализоваться традиционному сценарию, когда после нанесения ощутимого военного поражения одной из сторон, противники садятся за стол переговоров и заключают мирное соглашение. В новых войнах сторон может быть слишком много, а статус их недостаточно высоким для того, чтобы они воспринимались в качестве участника переговорного процесса. В таких случаях не всегда помогают и более статусные посредники, которые берут на себя обязанность представления негосударственных групп. Договорённости с одним из полевых командиров или главой клана вовсе не гарантируют, что соглашение будет принято всеми группировками, с которыми вы боретесь. Довольно сложно договориться с террористами и заставить их прекратить проводить террористические атаки, поскольку сам смысл террористической деятельности предполагает отказ от обсуждения будущих террористических атак. Участники конфликта могут быть заинтересованными в войне, поскольку она решает их социальные и экономические проблемы, например, обеспечивает их. К тому же стороны могут быть попросту недостаточно сильными, чтобы нанести военное поражение друг другу.

Группа исследователей из Всемирного банка и Центра исследований экономики Африки Оксфордского университета провела примечательное исследование гражданских войн, начиная с 1960-х годов. Они отметили, что продолжительность конфликта существенно увеличивается, если общество состоит из нескольких крупных этнических групп или если конфликт ведётся в удобной для этого местности, например, если регион покрыт лесами [189] Collier P., Hoeffler А., Söderbom М. On the Duration of Civil War / World Bank Policy Research. Working Paper No. 2681. 2001. P. 11. . Также они выяснили, что принятие решения о вступлении в конфликт далеко не всегда рассматривалось через призму возможности достижения целей после войны [190] Ibid. P. 17. . У представителей иррегулярных групп отсутствует долгосрочное стратегическое планирование, а их возможности прогнозирования развития конфликта очень ограничены. Это означает, что принцип, известный в теории справедливой войны как вероятность успеха, не работает. Негосударственные субъекты инициируют конфликт не в ситуации, когда они уверены в том, что добьются победы, но в наиболее удобный момент для себя или просто, когда им предоставляется возможность выступить. К обстоятельствам, способствующим принятию решения о начале вооружённой борьбы, относятся в первую очередь степень финансовой обеспеченности и военная оснащённость. Вывод, который делают исследователи, опять-таки созвучен теории новых войн – решение локальных проблем и предотвращение гражданских войн требуют глобальной модерации ситуации, которая поможет сделать вооружённое выступление менее жизнеспособным и тем самым исключить предельную степень эскалации насилия [191] Collier P., Hoeffler A., Söderbom M. Ор. cit. Р. 17–18. .

Дополнительное затруднение представляет собой и эксплуатация политики идентичности в военных целях. Разделяясь и поляризуясь и доходя таким образом до войны, участники конфликта могут надолго ожесточиться по отношению друг к другу. Заключённое мирное соглашение может сохранить напряжённость, возникшую между ними. В результате враждебные отношения будут сохраняться, провоцируя новые столкновения и войны.

Ещё одним фактором риска следует считать соседство с регионами, в которых ведётся война. Так, например, Первая конголезская война началась в результате обострения внутреннего политического кризиса в Заире, а он был вызван притоком беженцев из Руанды в 1994 г. Нестабильное правительство президента Мабуту не смогло держать под контролем восточную часть страны, но при этом провоцировало напряжённость, поддерживая некоторые повстанческие группировки и направляя их против других. А гражданская война в Сирии спровоцировала эскалацию сразу нескольких конфликтов между региональными акторами – сунниты против шиитов, Иран против Саудовской Аравии, курды против Турции, – но также способствовала интенсификации напряжения между Россией и США.

По мнению Мюнклера, в описанных условиях завершение конфликта превращается в длительный процесс установления мира (Friedensprozesse) [192] Münkler Н. Die Neuen Kriege. S. 22. , который заменяет собой практику мирного соглашения (Friedensschlüsse). Этот процесс может затянуться на годы и даже десятилетия. И успех его связан в большей степени с экономическими обстоятельствами, нежели политическими или военными. Продолжительное присутствие войск на территории вооружённого конфликта свидетельствует не о мощи этих войск и успешности функционирования армии, наоборот – это явный признак неудачи и затянувшегося конфликта, из которого нет выхода. Война имеет шанс закончиться, когда не только непосредственные участники конфликта, но и все заинтересованные экономические структуры придут к выводу, что в долгосрочной перспективе для них выгоднее будет мирное положение, а не продолжающийся конфликт.

Ведение войны издревле регулировалось различными нормами: взаимными договорённостями, обычаями и традициями, правовыми положениями, моральными кодексами. Возможно, представления о рыцарской чести и доблести оказывали не самое существенное влияние на боевые практики рыцарей, но само существование рыцарского кодекса уже свидетельствует о попытке сформулировать принципы поведения, соответствующие этосу людей, занятых войной профессионально. «Рыцарское высокомерие, готовящее путь милосердию и праву» [193] Хейзинга Й. Политическое и военное значение рыцарских идей в позднем средневековье // Homo Ludens; Статьи по истории культуры. М.: Прогресс – Традиция, 1997. С. 302. , как определил значение рыцарских идеалов Йохан Хёйзинга, в этом смысле оказывается необходимым элементом формирования современных норм ведения войны. Эти идеалы, а также богатая философская и теологическая традиция нравственного ограничения войны закладывали основу для развития системы международного права войны и мира.

Безусловно, дискуссионным остаётся вопрос о том, насколько эффективны эти нормы в качестве средств ограничения насилия. Нередко можно услышать и утверждения, что применение военной этики, основой которой выступает теория справедливой войны, приводит к декриминализации агрессии и военных преступлений, если жертвами их становятся «плохие парни» [194] Jokic A. What is Really Military Ethics (and What They Think It Is in the West)? // Theoria. 2017. Vol. 60. No. 4. P. 35–54. . Тем не менее мы должны отметить само мышление в категориях права и этики войны и подтверждённую в военных доктринах многих стран готовность соблюдать принципы сдержанного и избирательного поведения на поле боя как значительное достижение в военной сфере.