Анна Ямпольская - Искусство феноменологии [litres]

«Верность прошлому является не данностью, а обетом. Этот обет, как любой другой, может не осуществиться, быть нарушенным. Его специфика заключается в том, что он реализуется не в действии, а в репрезентации, воссозданной в серии речевых актов, конституирующих декларативное измерение памяти» (Рикёр П. Память, история, забвение. С. 686).

Жизнь это смерть, и смерть – это тоже жизнь. Фридрих Гёльдерлин.

После самой первой смерти быть другим смертям – не дано. Дилан Томас, пер. В. Бетаки.

Монтень М. Опыты. М.: Наука, 1979. Т. 1. С. 76.

«Я как-то, еще в самом начале знакомства, спросила его:

– Осип Эмильевич, неужели вы, правда, не верите, что умрете?

И он совершенно серьезно ответил:

– Не то, что не верю. Просто я не уверен в том, что умру. Я сомневаюсь в своей смерти. Не могу себе представить. Фантазии не хватает» (Одоевцева И. На берегах Невы. Санкт-Петербург: Лениздат, 2014. С. 218).

Толстой Л.Н. Смерть Ивана Ильича // Толстой Л.Н. Собр. Соч. В 12 томах. М.: Книжный клуб книговек, 2015. Т. ЮС. 75–56.

Интересный анализ влияния Толстого (а также Достоевского) на Хайдеггера см. в книге Pattison G. Heidegger on Death. A Critical Theological Essay. Burlington: Ashgate: 2013. P. 63 et passim. В частности, Дж. Паттисон считает, что Хайдеггер обязан своей интерпретацией «заступания в смерть» как «триумфа решимости» финальным страницам «Смерти Ивана Ильича», где главный герой наконец принимает смерть и в этом принятии обнаруживает ее иллюзорность: «Он искал своего прежнего привычного страха смерти и не находил его. Где она? Какая смерть? Страха никакого не было, потому что и смерти не было. Вместо смерти был свет. – Так вот что! – вдруг вслух проговорил он. – Какая радость!» (Толстой Л.Н. Смерть Ивана Ильича. С. 97).

См.: Софроний (Сахаров), архимандрит. Видеть Бога как Он есть. М.: Путем зерна, 2000. С. 9–10.

Монтень М. Цит. соч. С. 81.

SZ S. 187.

«Тревога уединяет и тем размыкает Dasein как solus ipse» (SZ S. 188, перевод В.В. Бибихина изменен).

Ср. «Смерть не просто безразлично “принадлежит” своему Dasein, но обращена к нему как к одинокому. Безотносительность смерти, понятая в забегании, уединяет Dasein в нем самом. Это одиночество есть способ размыкания “вот” для экзистенции». (SZ S. 263, перевод В.В. Бибихина изменен).

Паскаль Б. Мысли. М.: Издательство Сабашниковых, 1995. С. 123, перевод изменен. Отметим, что у Хайдеггера забегание в смерть играет ключевую роль и для со-бытия с другими, см. например: «Как безотносительная возможность, смерть уединяет, лишь чтобы в качестве не-обходимой сделать Dasein как со-бытие (Mitsein) понимающим для бытийной способности других» (SZ S. 264).

SZ S. 240, 238–239, перевод В.В. Бибихина изменен.

Подробнее см. Marion J.-L. La substitution et la sollicitude // Emmanuel Levinas et les territoires de la pensee / ed. par Cohen-Levinas D., Clement B. Paris: PUF, 2007. P. 58–59.

SZS. 146.

Гамлет. Акт 3, сцена первая («безвестный край» в пер. М. Лозинского, «неоткрытая страна» в пер. В. Набокова).

«Пока я торопливо проделывал гипнотические пассы, а с языка, но не с губ, страдальца рвались крики: “мертв!”, “мертв!”, все его тело – в течение минуты или даже быстрее – осело, расползлось, разложилось под моими руками. На постели пред нами оказалась полужидкая, отвратительная, гниющая масса» (Эдгар По).

Бовуар С. де. Очень легкая смерть. Москва: Прогресс, 1968. С. 99.

Монтень М. Цит. соч. С. 88.

Бланшо М. При смерти // Иностранная литература. 1993. № 10. С. 168–203.

Levinas Е. Dieu, la Mort, et le Temps. Paris: Grasset, 1993. P. 30.

Федон 80е / Платон. Собрание сочинений в четырех томах. Т. 2. М.: Мысль, 1993. С. 37.

Федон 115e-d / Там же. С. 77.

Федон 116а, 117е / Там же. С. 79.

Нетрудно узнать в этом отрывке отголоски описания смерти Сократа в «Федоне», Примечательно также сходство холодности Сократа к плачущей жене: «пусть кто-нибудь уведет ее домой. И люди Критона повели ее, а она кричала и била себя в грудь» и холодности князя Андрея к сестре: «Когда Николушку уводили, княжна Марья подошла еще раз к брату, поцеловала его и, не в силах удерживаться более, заплакала. <���…> Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее».

Levinas Е. De Dieu qui vient ä l’idee. P. 256.

Levinas Е. De Dieu qui vient ä l’idee. P. 245.

Levinas E. Dieu, la Mort, et le Temps. P. 133.

μελέτη θανάτου, в русском переводе С.П. Маркиша «подготовка к смерти» (Федон 81а / Платон. Собрание сочинений в четырех томах. Т. 2. С. 37). См. анализ этого места у Деррида, который видит в этом собирании души, в этом бдении, бдительности по отношению к себе – парадигму философского пробуждения (Derrida J. Donner la mort // L’ethique du don. Colloque de Royaumont. Paris: Metailie-Transition, 1992. P. 22–23).

Cp. Хайдеггер M. Бытие и время. С. 236.

Derrida J. «Je suis en guerre contre moi-meme» // Cahier du «Monde«, № 18572. 12 octobre 2004. P. VI, перевод наш собственный – А.Я. Полный русский перевод этого текста в расширенной редакции см. в кн. Автономова Н.С. Философский язык Жака Деррида. М.: РОССПЭН, 2011. С. 194–208.

«Человек не должен гнать от себя свойственный смертным страх: в страхе смерти он все же должен – остаться» (Rosenzweig F. Der Stern der Erlösung / Mit einer Einführung von Bernhard Casper. Freiburg im Breisgau, 2002. S. 4).

Пир 207a / Платон. Собрание сочинений в четырех томах. Т. 2. С. 117.

Levinas Е. Le Temps et l’Autre. Montpellier: Fata Morgana, 1979. P. 85–86.

См. Lävinas Е. Autrement qu’etre ou au-delä de l’essence. Kluwer, 1991. P. 122–125.

Невозможно удержаться и не привести продолжение этой цитаты: «Теперь, когда он [Полиник] отдан на растерзание псам и стервятникам, так что осквернены будут его земные останки и воссмердят к небу растерзанные его члены, мы ясно видим, что поведение Антигоны знаменует собой тот крайний рубеж, на котором оно – независимо от любых фактов, от того, что благого и дурного мог Полиник в жизни своей совершить, от всего, что могло быть ему вменено – стоит на страже уникальной ценности его бытия. Суть этой ценности надо искать в языке. Вне языка о ней не могло бы быть речи, и бытие того, кто прожил свою жизнь, невозможно было бы отделить от добра и зла, совершенного им, от его судьбы, от последствий его поступков для окружающих, от его чувств по отношению к самому себе. И вот чистота эта, это отделение бытия в чистом виде от всех характеристик прожитой им исторической драмы и есть как раз тот рубеж, то ex nihilo, на котором твердо стоит Антигона. Это не что иное, как разрез, рана, которую наносит человеческой жизни само присутствие языка» (Лакан Ж. Этика психоанализа (Семинары. Книга VII. 1959/1960) / пер с фр. А. Черноглазова. М.: Гнозис/Логос, 2006. С. 358–359).