Арман Николи - Фрейд и Льюис. Дебаты о Боге

Что его изменило? Я, как психиатр, выделил бы три фактора. Во-первых, когда Льюис начал читать Библию серьезно, он нашел новый метод поиска себя, своего «подлинного Я». Сам Льюис об этом писал так: «Это процесс утраты себя в отношениях с Творцом. Пока вы не отдали себя Ему, у вас нет подлинного Я». В частности, Льюис размышлял о таком стихе из Нового Завета: «Кто потеряет душу свою ради Меня, тот обретет ее» (Мф. 10:39; Мф. 16:25). Чтобы «найти себя», он обращается вовне, а не вовнутрь.

Во-вторых, его понимание агапе – любви к ближнему, которому ты желаешь всего самого хорошего, упражняя волю, чтобы вести себя соответственно, также заставляло Льюиса выходить «наружу». Он научился в должной мере забывать о своих нуждах, чтобы увидеть потребности других и сознательно на них отвечать.

В-третьих, новое мировоззрение заставило Льюиса иначе оценивать людей. Смерть стала не концом жизни, но концом первой главы в бесконечной книге. Каждый человек, как он теперь верил, будет жить вечно – дольше любой организации, любого государства, любой цивилизации на земле. «Не бывает обычных людей», – напомнил Льюис слушателям на своем выступлении в Оксфорде. Он призвал их «помнить, что самый скучный и заурядный человек, с которым вы говорите, однажды может стать таким прекрасным творением, что, увидь вы его сейчас, вы возжелали бы пасть пред ним на колени». Мы никогда не имеем дела с «простым смертным, но именно с бессмертными мы шутим, вместе работаем, вступаем в брак или презираем их и эксплуатируем – этот бессмертный ужас или вечное сияние славы, ваш ближний, есть самый священный предмет из доступных вашим ощущениям» [249] Lewis, The Weight of Glory , p. 15. .

Согласно новым представлениям Льюиса, человек по жизнестойкости и своему значению превосходил все прочее на земле. Это изменило его приоритеты: первое место заняли отношения с Творцом, а второе – отношения с другими людьми. В своих книгах он постоянно напоминал о том, как важно быть верным своим приоритетам.

Имеют ли отношение к счастью хорошая репутация или желание прославиться? Если для счастья нужно удовольствие, значит, того, кто стремится стать знаменитым, может делать несчастным то, что его мало ценят. Но неудовлетворенная потребность может стать препятствием на пути к счастью. Некоторые же мыслители считали, что сама слава мешает быть счастливым. Томас Джефферсон писал Джону Адамсу: «Счастливее тот, о ком мир говорит меньше – будь то хорошее или плохое».

Поиск признания был важной движущей силой как для Фрейда, так и для Льюиса в атеистический период жизни. Фрейд всегда открыто говорил о своем стремлении стать знаменитым. После своего обращения Льюис ясно давал понять, что честолюбие, желание стать знаменитым, в прежние годы было для него духовным камнем преткновения.

Когда Фрейду было за сорок, он начал анализировать свои стремления и обнаружил в себе устойчивое и мощное желание прославиться и стать великим человеком. В «Толковании сновидений» он говорит об одном событии детства, о котором ему рассказывали. Когда он родился, «одна старая крестьянка напророчила матери, которая радовалась рождению первенца, что та подарила миру великого человека». Фрейд полагал, что эта история, которую в детстве он слышал много раз, отчасти повлияла на его стремление к славе.

Фрейд вспоминал еще один случай из детства, связанный, как он полагал, с этим стремлением. Когда ему было семь или восемь, он помочился на пол в родительской спальне. Отец вышел из себя и заявил, что из этого мальчика никогда ничего путного не выйдет. Фрейд годами мучительно вспоминал этот случай, он видел его в сновидениях. «Это был жуткий удар по моим амбициям», – думал он. «Мне все время снился этот случай, – отмечал Фрейд, – я думал о нем, когда думал о своих достижениях и успехах». Он полагал, что за его стремлением к славе и величию стояло желание доказать отцу и всему миру: «Смотрите, чего мне удалось добиться!»

В семнадцать лет Фрейд переписывался с другом Эмилем Флюссом и просил того хранить полученные письма, мечтая, что в один прекрасный день станет знаменитым. «Вот тебе мой дружеский совет, – писал Фрейд, – сохрани их, свяжи в стопку и позаботься о них, кто знает, может, пригодятся» [250] Freud, Letters of Sigmund Freud , p. 4. .

Лет двенадцать спустя Фрейд принял решение, которое, как он думал, обернется горем для его будущих биографов, что тоже отражает его веру в собственную известность. «Я только что осуществил одно решение, которое станет мукой для определенной группы людей, еще не родившихся, но уже обреченных на неудачу. Поскольку ты не догадаешься, о ком идет речь, я тебе скажу: для моих биографов, – писал Фрейд своей невесте. – Я уничтожил все мои дневники за последние четырнадцать лет, а также письма, научные заметки и черновики моих публикаций. Я пощадил только семейные письма. От твоих, моя дорогая, я никогда не думал избавиться». Похоже, в самом начале карьеры и позже, на третьем десятке, Фрейд думал, что когда-нибудь о нем будут писать. «Пусть биографы понервничают, не будем облегчать им задачу. Пусть каждый из них верит в правоту своей “концепции становления героя”; даже сегодня меня забавляет мысль о том, как они будут сбиты с толку». Какие же тайны скрывали уничтоженные Фрейдом документы? Он этого не объяснял и говорил, что в них содержатся «все [мои] мысли и чувства о мире в целом и о том, как это касается меня, я не могу их оставить и не могу умереть, пока не освобожусь от неприятной мысли о том, что кто-то будет читать мои старые бумаги» [251] Freud, Letters of Sigmund Freud , p. 175. .

Когда один его коллега добился успеха и признания, Фрейд назвал того «великим человеком и великим изобретателем», но затем с сожалением добавил: «Увы, известностью все они обогнали меня» [252] Ibid ., p. 127. .

Когда Фрейду было за пятьдесят, он, по-видимому, потерял интерес к тому, что о нем думают люди. «Что эти люди сейчас говорят, мне безразлично», – писал он своему коллеге Шандору Ференци. И он начал понимать, что слава может навредить: «Все мы должны получить больше признания и посмертной славы в будущем, а не сейчас, когда наша работа в разгаре и слава нам мешает» [253] Jones, The Life and Work of Sigmund Freud , vol. II, p. 347. . В другом письме к Ференци он говорит, что, быть может, жаждал славы, но очень сомневался, что когда-либо обретет ее: «Я определенно работаю не потому, будто ожидаю награды или известности; поскольку человечество безнадежно неблагодарно, думаю, и мои дети никогда не услышат об этом» [254] Ibid ., p. 400. .

Тем не менее отсутствие признания и особенно критика беспокоили Фрейда всю жизнь. В автобиографии он, почти восьмидесятилетний старик, рассказывает странную историю, согласно которой слава пришла к нему слишком поздно из-за невесты. Он описывает свои годы учебы, как он поселился в Вене, желая открыть частную практику, и тут внезапно вспоминает: «Вернусь чуть назад и объясню, почему из-за моей невесты я в те далекие годы еще не был знаменит». По его словам, Фрейд получил «от Мерка тогда еще малоизвестный алкалоид кокаин». Он приступил к изучению этого средства, но тут «появилась возможность поехать навестить невесту, с которой [я] был разлучен на два года». Покидая Вену, Фрейд сообщил одному другу, что скоро начнет исследовать «обезболивающее действие» кокаина на глаза. В итоге открыть местную анестезию с помощью кокаина, ставшую столь важной для «малой» хирургии, было суждено не Фрейду, а иному. Но он «не сердился на невесту за то, что пришлось прервать работу».