Фридрих Паульсен - Введение в философию

Совершенно иначе обстоит дело с другой группой наук, с науками предметными. Физика и психология имеют в виду показать нам образ действия вещей, существующих независимо от наших понятий. Как можем мы что-либо знать об этом? Эмпиризм отвечает: только посредством опыта. Из понятия воды и теплоты совершенно невозможно вывести, что произойдет, если термометр падет ниже нуля или поднимется до ста градусов; из понятия какого-нибудь тела невозможно развить, что произойдет, если отнять у него подпору. Одно только восприятие научает нас, что оно тогда упадет, понятие же оставляет нас совершенно беспомощными. Даже совершеннейший рассудок, говорит Юм, – рассудок Адама до грехопадения, – не мог бы сказать ему, что если он упадет в воду, то погрузится и задохнется; не обнаружил бы он ему даже и того, что произойдет в случае столкновения какого-нибудь движущегося тела с другим покоящимся. Точно так же и психология не может вывести из абсолютно поставленного понятия души, что последняя обладает чувствами и желаниями, что она делает выводы и заключения, – или предвидеть, что колебания воздуха произведут ощущение звука, давление на глаз – ощущение света, удар в лицо – чувство гнева. Все это мы знаем только из опыта.

Д. Локк первый высказал этот взгляд. Он пытается показать, как все наши понятия ведут свое начало из опыта. С большей, чем нужно, основательностью он старается (в первой книге своего «Опыта о человеческом уме») доказать, что люди действительно не являются на свет с врожденными идеями, – факт, насчет которого не нуждался в поучении, может быть, ни один философ и во всяком случае не нуждался Декарт. Действительная противоположность воззрений в этом случае другая: Декарт утверждал, что в физике и психологии – совершенно так же, как и в математике, – возможно образовать такие понятия, объективное значение или истинность которых доказывается их внутренней возможностью. Это отрицает Локк. Пусть понятие тела, определение: corpus est res mere extensa, или определение: mens est res mere cogitans – будут внутренне возможными, ясно и отчетливо мыслимыми, но этим ничуть еще не доказывается их истинность; можно и золотую гору представить себе ясно и отчетливо. Истинность понятий всякой науки, трактующей о фактах, покоится исключительно на том, что в созерцании даны такие факты и связи. Этим устанавливается далее то, что понятия предметных наук не могут иметь прочной законченности понятий математических; они остаются доступными расширению и преобразованию посредством дальнейших наблюдений. В понятии золота объединены все сделанные до сих пор наблюдения об этом теле: оно обладает таким-то цветом, таким-то удельным весом, таким-то образом относится к механическим, химическим, термическим воздействиям. Возможно, что дальнейшее наблюдение откроет новые свойства; возможно также, что мы откроем какое-нибудь тело, обладающее всеми свойствами золота, за исключением точки плавления, лежащей несколько выше или ниже. Мы расширили бы тогда наше понятие таким образом, чтобы оно допускало это отклонение. Математическое же понятие, напротив того, вполне замкнуто: фигура, радиусы которой не равны, не есть круг; линия, пересекающая круг более чем в одной точке, не есть касательная. И вот в таком же положении находится дело и с теми понятиями, которые Декарт хочет положить в основание физики и психологии; они не замкнутые, математические понятия, а открытые, эмпирические. Декарт объявляет: тело есть вещь, сущность которой исчерпывается протяжением, душа же – вещь, сущность которой исчерпывается явлениями сознания (cogitatio), ибо такую вещь я могу ясно и отчетливо мыслить. Конечно, могу; но если бы опыт показал мне теперь, что та же самая вещь, которая протяженна, также и мыслит, – по крайней мере в некоторых случаях, – или что именно то же самое существо, которое мыслит, приводит также в движение телесные массы, мог ли бы я тогда не мыслить также и этого, и уместно ли было бы тогда оставаться при приведенных выше определениях? Очевидно, нет, – они были бы понятиями, непригодными для того, чтобы обнять факты, как последние существуют. Итак, все предметные понятия – открытые понятия; они находятся в постоянном движении, применяясь точнее к данному в наблюдении миру фактов. С такими понятиями демонстративный метод, как он применяется к понятиям математическим, невозможен.

Локк часто подчеркивает: формально-совершеннейшее познание есть познание математическое. Он сожалеет об узких границах этого способа познания, который он считает возможным, помимо математики, еще только в морали; но мы должны признать, что предметные науки, как физика, химия, психология, не допускают обсуждения по этой схеме: здесь необходимы наблюдение и опыт.

Д. Юм принял этот взгляд и провел его до конца. Центральный пункт его краткого, простого, но содержательного «Исследования о человеческом уме» занимает исследование понятия причины и действия. Закон причинности всегда был главной точкой опоры рационализма; предполагалось, что из понятия причины можно выводить действие; отношение причины и действия то же, что отношение основания и следствия, sequi = causari. Юм показывает, что это – заблуждение; делать выводы на основании закона причинности значит нечто совершенно другое, чем делать заключения на основании логического закона противоречия. Отношение причины и действия вообще не логическое, которое можно было бы обнять путем чистого мышления. Причиной и действием называются в физике и психологии такие явления, которые стоят в отношении постоянного следования друг за другом во времени. Восприятие временного последования есть единственное, что здесь действительно наблюдается; внутренняя связь явлений, необходимость, связывающая их, по меньшей мере не есть предмет наблюдения. Я воспринимаю, что за этим вот явлением следует какое-нибудь другое; я ожидаю, что в следующий раз за тем же самым явлением последует то же самое другое явление: это – начало причинного понимания. Так мы находим это у животных; и их также делает умнее опыт; дело происходит указанным образом: за восприятием какого-нибудь последования событий при повторении первого события следует ожидание или предвидение второго. У человека это отношение выработано далее; не всякое воспринятое последование определяет нас к ожиданию его возвращения; мы научаемся мало-помалу выделять постоянные следования явлений из случайных и непрочных; но последнее основание остается то же самое. Путем логического заключения из понятия причины никак нельзя вывести действия. Возьмите простейший пример: движение какого-нибудь тела в данный промежуток времени есть причина движения его в ближайший промежуток времени; никоим образом нельзя вывести этого путем логического заключения. Из положения: это тело движется в данную секунду с такими-то скоростью и направлением, логически не вытекает вообще ничего, кроме неистинности обратного, но ровно ничего касательно того, что произойдет в следующую секунду. Я ожидаю, на основании прежнего наблюдения, что тело это в следующий промежуток времени пройдет одинаковое пространство, с одинаковой скоростью и в том же направлении. Но это ожидание не имеет логической необходимости, подобно какому-нибудь математическому положению. Я могу также мыслить и то, что движение – все равно, внезапно или постепенно – прекращается само собой, или изменяет свое направление в какую-либо сторону. Прежний опыт правильно обнаруживал тот образ действия, который мы формулируем в законе инерции; но это не логическая необходимость, что будущее должно походить на прошедшее. Вообще, говорит Юм (и это самая общая формула его воззрения), не существует решительно ни одного факта, небытие которого не было бы мыслимо или логически возможно. Небытие всякого тела, недействительность всякого закона природы мыслимы, ибо и небытие мира вообще тоже мыслимо.