Шарль Лало - Введение в эстетику

Очевидно, что с другой точки зрения, т. е. de jure, эти три степени познания зависят друг от друга в обратном порядке – в порядке логической зависимости: мораль заранее предполагает медицину, медицина – физиологию, ибо, по крайней мере в идеале, дисциплины эти входят друг в друга именно в этом порядке.

Не нужно видеть в этой иерархии ничего таинственного, это лишь последовательная цепь степеней абстракции. Несмотря на уверения современного мистицизма или прагматизма, моральная или практическая уверенность отличается от уверенности теоретической лишь степенью неясности. И общие методы этих трех способов познания могут отличаться между собою лишь по степени, а не по природе своей.

Применим к исследованию прекрасного эту общую концепцию всякого рода познания.

Описание и анализ или объяснение прекрасного его различными условиями образуют теоретическую часть исследования; это, с одной стороны, математическое, физиологическое, психологическое исследование ощущений, служащих предметом рассматриваемого искусства: например, оптика в живописи и акустика в музыке. С другой стороны, это история искусства в собственном смысле – в той мере, в какой только возможно отделить ее от всякой критики, – т. е. бескорыстное описание различных видоизменений и форм, которые последовательно принимали индивидуальные или коллективные произведения искусства.

Прикладное знание соответствует преподаванию искусства, обучению разным средствам, могущим служить целям творчества и являющимся его необходимыми, но недостаточными условиями, подобно тому, как познания или предписания врача не составляют еще здоровья больного. Так, игра скрипача – прикладная акустика. Но из-за этого она не непременно прекрасна, ибо художник может применить ее или хорошо или плохо (не может же он вообще не применить ее, раз он производит звук). Поэтому нужно еще применить акустику способом, наиболее соответствующим данному искусству, стилю, жанру, пьесе, фразе, аккорду, иначе говоря, наиболее нормальным способом.

Наконец, нормативное познание, претендующее предписывать правила или давать советы, устанавливать критерии, позволяющие судить о произведениях искусства, если не создавать их (ибо речь идет о познании деятельности, а не о самой деятельности, подобно тому, как моральная оценка нашей профессии не есть сама профессия), это нормативное познание, в своих наиболее общих формах, и есть эстетика в собственном смысле слова; в более частных формах, т. е. в применении к определенной школе или художественному произведению, это – критика искусства. Каждый раз, когда произведение находят прекрасным или безобразным, неизбежно становятся на нормативную точку зрения, хотят ли того или нет. Сводить нормативную оценку к похвале или порицанию значило бы суживать ее значение, приравнивать к выставлению отметок, к указанию образцов для копирования. Наиболее характерною ее функцией является не санкция, а именно оценка; она заключается в выработке скалы ценностей, в установлении иерархии в наших мнениях, а не в окончательном и безапелляционном провозглашении невозможности иного суждения о других эстетических фактах или о тех же фактах, но при иных условиях. Иными словами, норма не непременно абсолютна, и при относительном характере (который обуславливается уже самой идеей ценности) она не перестает быть нормой.

Таковы три степени абстракции, которые надо различать при изучении эстетического явления. Они тесно связаны между собою, и одна из них диктуется другой, ибо эстетическое явление не сводится к голому существованию предмета, оно – наше суждение об этом предмете. Следовательно, без истории искусства нет эстетики – из каких фактов извлекала бы она свои общие идеи или гипотезы? И наоборот, нет истории искусства без эстетики, ибо уже один выбор исторических фактов из массы других предполагает оценку: если их описали, значит, сочли значительными и заслуживающими описания. Следовательно, более или менее скрыто они уже были распределены по иерархии ценностей. И при этом неважно, если даже считают эту иерархию субъективной или изменчивой: в тот момент, когда ее применяют, она имеет до известной степени абсолютный характер, свойственный всему тому, что существует, она сама становится фактом. Наконец, нет такого практического усвоения, которым не предполагалось бы с полным правом одновременно и познание бескорыстной теории, и познание разнообразности ценностей; познание, между прочим, более подсознательное, инстинктивное, привычное, чем порожденное рефлексией и сознательно преследуемое.

Итак, действительно полная эстетика предполагает три функции, которые находятся во всяком законченном исследовании любого факта. Но иногда преобладает один элемент, иногда другой; прежние теоретики-эстетики и художественные критики занимались преимущественно установлением правил и критериев; школы занимались преподаванием и выработкой предписаний; современная эстетика, наконец, обращается иногда – несомненно, в силу чрезмерной усталости и реакции – к простому и голому описанию или объяснению, т. е. она отказывается быть нормативной.

Однако, такая крайняя точка зрения неприемлема. В наиболее резкой форме тенденция эта сказывается в труде Тэна. Его пример поучителен, на нем легко показать, как теоретик, помимо своей воли, становится судьею; как объяснение, вопреки всему, переходит в скалу ценностей и, тем самым, создает нормы; как из самого процесса объяснения возникают нормы, без которых самое объяснение будет неполным, незаконченными.

Натурализм Тэна изображается обычно как совершенное отрицание всякой идеи ценности; прекрасное и безобразное, добродетель и порок – такие же «продукты, как сахар и купорос»: их объясняют, фабрикуют или уничтожают, но не судят.

Однако такое понимание Тэна поверхностно. Даже по мнению Тэна, после установки и – в случаях, когда это возможно, – объяснения фактов остается еще высказать о них суждение, определить их ценность. После спекулятивного момента наступает черед момента нормативного. Важно отметить, что натуралистически метод допускает при этом две точки зрения, если не хронологически, то логически последовательные и, во всяком случае, весьма отличные одна от другой.

В силу, несомненно, реакции против прежнего метода или, точнее, против отсутствия всякого метода в традиционной эстетике первым стремлением Тэна было исключить из новейшей эстетики всякую идею ценности и оценки.

«Предположите, что в силу всех этих открытий удается определить природу и отметить условия существования каждого искусства: мы тогда имели бы полное объяснение изящных искусств и искусства вообще, так сказать, философию искусства; это именно и называется эстетикой… Наша эстетика современна и отличается от старой своим историческим характером и отсутствием догматизма, т. е. тем, что она не предписывает правила, а констатирует законы» [87] Тэн. Философия искусства, (1865 и ел.). I, стр. 11 –12. .