Людвиг Фейербах - Стремление к счастью. С комментариями и объяснениями

Фейербах высказывает обычную для науки его времени мысль, выводившую все эмоции из реакций, то есть из претерпевания внешнего воздействия, а не из собственного действия существа. Эта мысль не свойственна классической философии, для которой действие предшествует реакции, и например, зрение чаще понимается как деятельность глаза, а не как реакция на раздражение. Для классической философии действовать (например, расти или двигаться) – в самой природе живых существ, даже если бы они ни на что не реагировали, не сталкивались с затруднениями. Скажем, в христианском богословии ангелы действуют, но ни на что не реагируют, кроме как если по воле Бога. Но развитие естественных наук сделало слово «реакция» универсальным понятием для всех дисциплин, от химии до психологии, и тем самым предпочтительнее стало говорить о реакции, проверяемой экспериментально, чем о собственном действии организма, про которое невозможно было доказать, что оно не реактивно.

Воля не свободна, но она хочет быть свободной. Однако свободной не в смысле неопределенной «бесконечности» и беспредельности, которую приписывают воле наши супранатуралистические, спекулятивные философы, не в смысле безымянной и бессмысленной свободы, но свободной только в смысле и во имя стремления к счастью, свободной от зла, каково бы оно ни было.

Супранатуралистический (слово из латинских корней) – стоящий над природой, иначе говоря, делающий выводы не из наблюдений над природой, а из поиска более общих начал, которым должна подчиняться природа. Фейербах использует это слово почти как синоним слова «спекулятивный», то есть созерцательный, исходящий в исследованиях природы из каких-то общих начал, доступных только уму, а не опыту.

Каждое зло, каждое неудовлетворенное стремление, каждое неутоленное желание, каждая неприятность, каждое чувство недостатка, каждая утрата суть возбуждающее и раздражающее нарушение или отрицание врожденного каждому живущему и чувствующему существу стремления к счастью, а утверждение стремления к счастью, сознательно противопоставляющее себя и противодействующее этому отрицанию, и называется волей. «Воля без свободы – это пустое слово», – говорит Гегель.

Русское слово «воля» часто выступает как синоним слова «свобода», но в немецком языке воля – это прежде всего решение, принятое и которое нельзя отменить, вернуть обратно, то, что мы скорее назовем «начальным действием воли» или «выбором». Гегель устанавливает юридическое соответствие: человек не может отвечать за свой выбор, если ему или ей не была предоставлена свобода выбора.

Но прежде всего свобода без счастья, свобода, которая не является в то же время свободой от устранимого, разумеется, зла жизни, а оставляет в неприкосновенности даже самые кричащие бедствия жизни, спекулятивная свобода немцев, бытие которой равняется небытию, отсутствие которой не ощущается как зло, а наличие – как благо, – такая свобода является пустым и лишенным смысла словом. Там, где зло не ощущается больше как зло, где гнет деспотизма, какого бы рода он ни был, не ощущается как гнет, там и свобода от этого зла, от этого гнета не ощущается больше как счастье и к ней не стремятся как к счастью; но там, где существо перестает желать счастья, там оно перестает желать вообще, там оно впадает в слабоумие и идиотизм.

Здесь Фейербах полемизирует прежде всего с диалектикой Фихте, Гегеля и особенно Шеллинга, в которой свобода в конце концов мыслилась как чистая возможность бытия или небытия, как начальное состояние мироздания, тогда как в последующих состояниях стали уже действовать различные необходимости, например, законы природы. Такому пониманию свободы Фейербах противопоставляет гражданское стремление к свободе как к необходимому условию счастья. Здесь он близок классической мысли: для Аристотеля раб не может быть счастливым, так как каждое его действие всегда зависимо от приказа хозяина, от корысти, от необузданных желаний (например, наедаться после тяжелой работы), и поэтому раб не может достичь той цельности характера, которая и есть счастье.

Идиотизм – это слово Фейербах употребляет в тогдашнем медицинском смысле, это отсутствие желаний, связанное с глубочайшим невежеством: когда человек ничего не знает, то ничего толком и не желает.

Положение «я хочу» – значит «я не хочу страдать, я хочу быть счастливым», в котором я с наивозможной краткостью и четкостью выразил не замеченную до сих пор неразрывность воли и стремления к счастью, не является, впрочем, чем-то новым по существу, хотя, может быть, оно является новым по своему словесному выражению. «Желание удовольствия, – говорит, например, Гельвеций в своей книге «Об уме», – является принципом всех наших мыслей и поступков; все люди непрестанно стремятся к счастью, будь оно истинным или только кажущимся, поэтому все наши волевые акты суть только действия этого стремления».

Клод Адриан Гельвеций в книге «Об уме» (1758) обосновывал материалистическую концепцию удовольствия: если природа состоит только из материальных тел, то единственная функция ума – находить приносящие наибольшее удовольствие тела и состояние, при этом заблуждение состоит в принятии меньшего, порочного удовольствия, за большее, разумное. Тем самым, единственным движущим механизмом человеческой воли у Гельвеция становится «интерес», в котором не различаются физиологическая и разумная сторона, а единственным критерием существования вещи для человека – ее «полезность».

То же самое, только не так коротко и определенно, говорили до него Локк и Мальбранш, последний, собственно говоря, является не чем иным, как религиозным или теологическим Гельвецием, в своем главном произведении «Разыскания истины». Следовало бы здесь ради краткости обратить внимание на следующее его положение: не желать быть счастливым находится не во власти воли. Что иное это означает, как не то, что желание счастья необходимо для воли, лежит в сущности последней и не может быть отнято от нее?

Николя Мальбранш, в отличие от атеиста и материалиста Гельвеция, был религиозным идеалистом, но весьма своеобразным: он тоже исходил из интереса, удовольствия и полезности, но считал, что Бог – единственное начало, со ссылкой на которое мы можем объяснить, почему вещи имеют не только объективную сторону (существование), но и субъективную сторону (полезность). Бог для Мальбранша связывает самодостаточность каждой вещи с ее способностью быть полезной и значимой среди других вещей.