Людвиг Фейербах - Стремление к счастью. С комментариями и объяснениями

Немецкие философы и популяризаторы XVIII в. признавали и объявляли вслед за Локком и Гельвецием, что «стремление к счастью является существенным и всеобщим стремлением человеческой воли», например, Федер в его «Исследованиях о человеческой воле», прибавляя к этому следующее замечание, само по себе излишнее, но все же необходимое и теперь для устранения грубых недоразумений: «но не так, как если бы какая-нибудь идея о счастье или хотя бы только идея об удовольствии являлась причиной первых обнаружений человеческой волевой силы, или как если бы любое последующее душевное движение или даже каждое непроизвольное обнаружение силы пробуждалось бы этой отвлеченной идеей. Этим утверждается только то, что ближайшие предметы человеческой воли являются такими внутренними состояниями, которые поодиночке сохраняют название благополучия, в определенном же количестве получают названия счастья; воля же человека устроена таким образом, что вследствие ее существенных направлений и стремлений стремление к удовольствию, к счастью и любовь к себе должны быть прибавлены к ней, по меньшей мере, в качестве основных задатков».

Цитата из Федера, забытого сейчас мыслителя, звучит сложно, можно ее пересказать так: «Человек стремится к удовольствию не потому, что стремится к счастью, но наоборот, находя удовольствие в ближайших предметах, тем самым обретает состояние счастья. А если мы рассматриваем деятельность ума, то желание ума получить удовлетворение мало чем отличается и от желания удовольствия, и от желания счастья».

Только великие немецкие спекулятивные философы выдумали какую-то отличную от стремления к счастью и, больше того, – независимую и абстрактную волю, какую-то только мысленную волю; хотя они в лице Канта и искоренили теологию и метафизику вообще из так называемого теоретического разума – впрочем, только мнимым образом, – но зато они вложили ее в волю, превратили волю в метафизическую сущность или способность, в какую-то вещь в себе, в ноумен; волю, противоположность мышления (ибо даже там, где воля осуществляет мысль, она хочет именно противоположности чистого мышления, хочет действительного, чувственного бытия, а не мысленного только бытия мысли), волю, повторяю я, – противоположность мышления они в лице Гегеля – завершителя спекулятивной философии отождествили с мышлением, и притом отождествили с таким мышлением, которое к тому же еще ничего якобы не предполагает и от всего абстрагирует, – с «абсолютным», т. е. беспредметным, мышлением; больше того, волю отождествили с самим абсолютом, с «беспредельной бесконечностью, абсолютной абстрактностью, или всеобщностью».

Фейербах критикует немецкий идеализм после Канта: труды Г. Якоби, Фихте, Шеллинга, Гегеля, Шопенгауэра. Действительно, все эти философы настаивали на том, что раз вещь до конца не постигаема по своей природе, то объяснить то, что мы вообще можем как-то относиться к вещам, как-то их воспринимать и что-то с ними делать, можно только исходя из воли, которая и заставляет нас повернуться лицом к вещам. Без воли вещи были бы для нас не интересны, они бы ничем не отличались от разрозненных впечатлений или фантазий. При этом, как замечает Фейербах, сама причина существования воли не раскрывается и воля оказывается чем-то еще более загадочным, чем вещь. Правда, все эти философы могли бы возразить Фейербаху, что если воля умопостигаема, иначе говоря, не сводится к сумме своих проявлений, то нельзя говорить ни о наличии этой предполагаемой причины, ни о ее отсутствии. Но Фейербах исходит из того, что наука всегда должна искать причины.

Теоретический (чистый) разум – согласно Канту, способность мыслить только с использованием понятий, в отличие от практического разума, который принимает во внимание и чувственные стороны вещей.

Ноумен (греч.) – умопостигаемое, не воспринимаемое в чувственном опыте, например «единица», «идея», «вещь вообще». Ноумен противопоставляется в философии Канта феномену – вещи, доступной нашим чувствам.

У Гегеля, который переваривает в желудке своего «конкретного понятия» даже самое неперевариваемое, соединяет даже самое несоединимое и в этом соединении самого противоречивого делает ступенью или «моментом» основное и существенное, неизменное и истинно всеобщее, в данном случае – счастье как предмет воли, у Гегеля, повторяю, эта «абсолютная возможность воли мочь (Können) абстрагировать от любого определения» есть, однако, только одна сторона воли. Но это имеет так же мало смысла, как если бы я говорил: темнота, стирающая всякое различие красок, устраняющая всякую возможность видеть, есть только одна сторона света, или как если бы я сказал, что спутанность, темнота – это только одна сторона, только один момент ясного понятия.

Гегель исходил из того, что абсолютная возможность, иначе говоря, начальное состояние воли, предшествует любым ее определениям, но это не значит, что проявления воли сводятся только к этому начальному состоянию, и значит, воля может быть определена через свои предметы. Для Фейербаха это произвольное утверждение – ведь тогда получается, что мы наравне с определенными проявлениями воли ставим ее совершенно неопределенное начальное состояние. Дело в том, что Гегель здесь исходит из наличия или отсутствия предмета воли, на что она оказывается направлена, а Фейербах, наоборот, из субъекта воли, того, кто именно решил употребить волю в данный момент.

Но что же в таком случае дает повод и даже, по крайней мере кажущееся, оправдание для предположения самостоятельной воли, отличной и независимой от стремления к счастью? Конечно, тот бесспорный факт, что человек может хотеть и часто действительно хочет злого, следовательно, того, что противоречит стремлению к счастью; хочет, в отличие от животного, которое, насколько я, по крайней мере, знаю, не способно на это и не может этого.

Может ли животное желать себе вреда – сложный вопрос этологии (науки о поведении животных). Обычно биологи настаивают на том, что в животном мире возможно причинение вреда животному того же вида, например, во время сражения самцов за самку, во время зачатия новых особей (расправа самки богомола над самцом) или при контроле над особями в стае (убийство части детенышей главой стаи), но невозможна ситуация войны как таковой, где все особи оказались бы подвержены риску. Из этого делаются различные выводы, например, в религиозной мысли – о первородном грехе, в атеистической мысли (Р. Докинз) – о «меметическом» (от слова «мем», единица памяти, запоминаемый элемент) характере поведения человека в результате эволюционного сбоя и о происхождении религии из иллюзорно-меметичного стремления к власти.