Лоренцо Валла - Об истинном и ложном благе

(5) – Ты заблуждаешься, поверь мне, заблуждаешься. Больному лихорадкой вредит не наслаждение, которое ощущается, например, при питье холодной воды, но качество воды, которая и без лихорадки принесла бы вред. Действительно, я помню, что пил [иногда] без всякого наслаждения, ибо, случается иной раз, вода невкусная, и что сладчайшая вода, выпитая и для утоления [жажды], и с большим удовольствием, вопреки предписанию врача при жаре лихорадки послужила к спасению. Поэтому ничего нельзя вменить в вину сладости воды. Выходит, любое наслаждение – благое.

XLIII. (1) Навряд ли в конце концов для меня [эти соображения] будут важны, и пока я буду следовать наслаждению, я решительно не оглянусь на другое, так что не убоюсь даже жриц и благочестивых женщин, которых и сам Овидий не посмел запятнать словом, когда он наставлял в том, как завоевать также замужних женщин. Ибо он говорит:

Удалитесь, тонкие повязки, знак стыдливости,

И ты, длинная оборка, скрывающая ноги почти

до пят 111.

Но меня не интересует, почему он [так] сказал, хотя мне думается, он сказал иначе, чем думал.

(2) Я же (смотри, с какой свободой и вольностью отвечаю) так считаю: тот, кто первым изобрел [институт] благочестивых дев, ввел в обществе обычай отвратительный и достойный изгнания на край света, пусть и прилагают они [к нему] имя религии, которая является скорее суеверием, пусть и называют этих дев жрицами и благочестивыми, пусть и приводят в оправдание этого деяния авторитет Пифагора, чья дочь, по свидетельству Тимея, стояла во главе сонма дев, и пусть достойны восхищения за [свое] целомудрие пять дочерей Диодора Сократика 128, как сообщил в „Истории“ Филон, учитель Карнеада. Скажу, однако, то, что думаю: больше заслуг перед родом человеческим у распутниц и публичных женщин, чем у благочестивых и воздержных девственниц.

XLIV. (1) Суеверие, о котором я говорю, как случается во многих вещах, ведет [свое] происхождение от нас, а не от женщин. Они бы этого никогда не сделали, ибо во многом мудрее мужчин, чего нам следует стыдиться, и лучше судят. Сами они всегда это отвергали, и действительно, это делается по отношению к ним несправедливо. Полагаю, что были некие старцы, у которых кровь не была уже такой живой, и слабые силы в теле заледенели, или были другие [люди], холодные по природе, или, что ближе всего к истине, [люди] бедные либо алчные, которые, поскольку не могли или не хотели дать приданого, измыслили этот призрак [бесплотность] и выдумали некую богиню, которая стояла во главе дев: одни Минерву или Диану, наши Весту 129. Насколько лучше бы руководили Венера и Купидон! Догадываюсь, что этот обычай изобретен не нашими предками, но заимствован из чужеземных обрядов. Мы ведь охотно перенимаем те обычаи, которые служат нашим выгодам, так что справедливо можно повторить известное высказывание Теренция:

Что значит жадность! 130

XLV. (1) А потому мне, словно защитнику женщин, не старух, впрочем, а молодого возраста, хочется выбранить [отчитать] и осудить наших предков (ибо не всё они делали безупречно). Но сделаю я это не как адвокат, а как бы одна из них, которая против воли посвящается в жрицы и в Платоновом сенате, где присутствуют мужчины и женщины, говорит так: „В чем смысл, отцы сенаторы, столь тяжкой в отношении нас, несчастнейших девушек, суровости, что вы вынуждаете нас влачить жизнь вопреки природе всех живых существ и даже самих богов? Нет в делах человеческих пытки более непереносимой, чем девственность. О, если бы природа позволила, чтобы вы испытали [на себе] полгода, оставшись здоровыми и невредимыми, сколь тяжело это! Теперь поверьте нам в силу вашей снисходительности. И более того, вопросите этих приписанных [к сенату] матерей и ваших жен, помнят ли они, как должно быть, свою девственность. (2) Я от имени всех девушек и [как] знающая их молю, прошу и требую: что угодно другое предпишите, наложите, умножьте, и мы повинуемся. [Все] легко будет, легко – землю копать, легко – по морю носиться, переносить военную службу. Любой труд, любая опасность, любая битва за ничто почтутся. Мы должны оберегать девственность, имея глаза, уши, прочие чувства, в покое, в бездействии, в самом молчании, наконец, и в уединении; дни и ночи душой и телом мы выносим мучения. (3) Добавь, что если однажды мы поддаемся соблазну, то всякое усилие, и прошлое и будущее, тщетно, хотя я, жалкая, не могу говорить о будущем без трепета и страха; такое ужасное и достойное проклятия наказание нам, несчастным, угрожает! О тяжкое положение [женского] пола! Мужья безнаказанно имеют наложниц; женам, даже обиженным и угнетенным, не позволено иметь поклонника. Мужья могут пренебрегать женами, бедные жены не могут отвергать мужей. (4) И справедливо, даже слишком справедливо то, что, как я слышала, часто говорится со слезами среди женщин:

Воронов мненье щадит, голубок оно наказует 131.

Однако, как бы то ни было, это можно терпеть. Ведь и та, кто страдает из-за наложницы, получает иногда супружеские радости; и та, которую отвергают, видит в будущем для себя новый брак. [Но] вот чего не следует терпеть, вот что плачевно, вот что превосходит всякую жестокость: нас вынуждаете к девственности, мужчин – к браку. (5) Почему, в самом деле, вы приказываете, чтобы тот, кто жил до старости в безбрачии, не был защищен даже уважением к сединам от того, чтобы его деньги не передавались в государственную казну, а если бы он осмеливался вследствие этого жаловаться на что-либо, то платил бы двойной штраф с прибавлением [для него] законных оснований: точно так же, как природа предписывает вам закон рождения, так она предписывает вам и закон произведения на свет [потомства], и родители, кормя вас, связали вас долгом, если есть [у вас] совесть, кормления потомков? Идите теперь и оплачивайте обязательный денежный взнос на пользу потомству. Почему, спрашивается, отцы сенаторы, этот святой обычай не перенести на женщин? Разве случайно – только одни вы, мужчины, люди? Мы, так же как и мужчины, способны к произведению на свет смертных людей. Разве вы не видите, мудрейшие мужи, если бы все были такими, как я, сколь великое несчастье произошло бы с человеческим родом? Надо думать, кончился бы род людской. (6) И вы не должны предоставлять самой богине то, чего она не требует; поистине что менее сообразно: в то время как сама богиня всегда пылает, ее жрицы всегда мерзнут? Вы хотите постоянно сохранять почитание и культ богини? Избирайте замужних жриц, особенно тех, чьи мужья жрецы! Не наносите им оскорблений, словно они не достойны совершать священные обряды Весте; и это тем легче [сделать], что мы охотно предоставляем им эту честь. (7) И если вас волнует почитание богов и [их] величие, во имя богов и людей посмотрите на самих богов. Вы увидите, что все наполнено брачными радостями: Юпитера с Юноной, Нептуна с Салакией, Плутона с Прозерпиной, Вакха с Ариадной, Геракла с Гебой, Вулкана с Венерой. Молчу, что Юпитер, насколько это [было] в его власти, не терпел, чтобы были девственницы. Одна Минерва называется девой, но и ее другие боги пристроили к Вулкану. Эта надменная и разборчивая [особа], поскольку была дочерью Юпитера, отвергла его, тем более кузнеца, да и хромого, и в негодовании, словно никто из богов недостоин такой супруги, упорно сохраняла девственность. (8) Но поистине что более справедливое могли бы устанавливать и вершить боги, равно и люди, как не чинить препятствий той, кто хочет быть девой, [и] не принуждать ту, кто не хочет. Ничто не делается справедливо, если недобровольно. Но вы скажете: никто не захочет быть девой. Следовательно, вы узнаете, сколь велико то зло, которого все избегают; и я, клянусь Кастором 132, считаю, что никто не захочет быть девой! И потому, как я сказала, выбирайте замужних, и вы [тем самым] сделаете одолжение и тем и другим – и девушкам и матронам, что важно как для вашего душевного спокойствия, так и для величия богини. (9) Вы не будете вечно обеспокоены тем, как бы жрицы не впали в грех. Ведь я наконец скажу, хоть и стыжусь говорить: воздержание легче для мужчин, чем для женщин, как подтвердил свыше вдохновенный и возвещающий истину Тиресий 133. Если же более сильный пол не в состоянии сохранять воздержание – призываю в свидетели вашу совесть, – то подумайте, как может быть в состоянии [ее сохранять] более слабый пол? И чтобы не казалось, что я сужу относительно вас необдуманно [легкомысленно], вы сами выскажете, что думаете о себе. Оттого что никакие мужи, разве лишь израненные или обессиленные каким-либо напитком, не принуждены терпеть это состояние. Не знаю, каким словом назвать их. Ведь как злое дело вы против нас придумали, так и слово нашли: только мы называемся девственницами, словно мужчины не могут и не должны жить в девстве. (10) И в чем мы согрешили против вас, о родители, отцы, говорю, вы, которые по отношению к детям так снисходительны? Что за позор такой совершили? За какое преступление заслужили это наказание? Подобных наказаний мы испытали и претерпели более чем достаточно дома, чего с мужчинами не случается. Теперь настает время расцвести, словно в какой-то весне жизненного возраста, и принести плоды. Неужели вас удерживает страх выплаты приданого? Мы довольствуемся малым. Мы приданого не требуем, супруг всем будет. Счастливы те женщины Сикки (каковой город находится в Африке), счастливы те, которые по древнему обычаю, если не имеют состояния, удаляются не в храм Весты, чтобы страдать от воздержания, но в святилище Венеры готовят себе приданое 134. Вы же, [отцы сенаторы], позвольте или заработать его, это приданое, или найти мужа без приданого, только пусть нас не понуждают быть девственницами. (11) А не то молю вас всех, матери; молю вас [всех], кто назван женщинами; к вам взываю, несчастнейшие девы, для которых [сейчас] речь идет больше, чем о жизни; сбегайтесь, сбегайтесь и, хватая самих мужчин за руки и [обнимая] за шею, кричите, или просите, или силу применяйте! Поверьте мне: никто нам не воспрепятствует, никто не отразит нас; вся молодежь, а она наиболее сильная, окажет помощь против этих старцев. И так долго будем упорствовать и сражаться, пока не будет уничтожен позорный закон. Уверяю вас, обещаю вам, что мы выйдем, и притом вскоре, победительницами из этого сражения*. (12) А потому, если где-то дева-весталка, не та, которая отвергла жреческий сан, но та, которую уличили в преступной связи, воспользовалась бы этими доводами, кто в конце концов не принял бы ее оправдания. Право, если бы я был ее защитником (а я был бы им наверняка), я защищал бы ее с помощью такой речи. А если я был бы судьей в этом деле, то я не только освободил бы девушку, но осудил бы саму Весту и обратил бы огонь на нее и ее храмы. И вы [еще] сомневались, что я осмелюсь говорить о священных девах! Не хочу говорить ничего более оскорбительного против людей, которые почитают женщин-жриц. Сказал бы только одно: кто их одобряет – либо безумцы, либо бедняки, либо скупцы.