Лоренцо Валла - Об истинном и ложном благе

О друзья! Нам случалось с бедою и раньше встречаться!

Самое тяжкое все позади: и нашим мученьям

Бог положит предел; так отбросьте же страх

и духом воспряньте!

Может быть, будет нам впредь об этом сладостно

вспомнить.

Через превратности, через все испытанья стремимся

В Лаций, где мирные нам прибежища рок открывает:

Там предначертано вновь воскреснуть троянскому

царству.

Ныне крепитесь, друзья, и для счастья себя

берегите! 11

И. (1) Подобное доказательство применяют стоики [и] в прочих вещах. Они ведь объявляют, что для любой болезни имеют целительные наставления. Кто-то потерял богатства, либо власть, или близких, или другие подобные вещи? Тут тебе тотчас и стоик раньше всех наготове со своим убитым видом и дает такое утешение несчастному: надо терпеть человеческие несчастья, судьба дает нам свои блага, с тем чтобы мочь [их], словно взятое в долг, потребовать назад, многие подобные вещи случались со многими [людьми], многие переносили их без душевного потрясения, тщетно скорбеть, всем сердцем надо овладеть мужеством. Когда ты это говоришь, стоик, вижу, что у тебя есть желание лечить других, но нет способности. Ибо от ядов исцеляют лишь противоядия. Ты желаешь вырвать скорбь из души человека? Покажи что-то, чему он мог радоваться, – утеху, радость, удовольствие. (2) Добродетель предписывает не скорбеть, не радоваться. Что иное, стало быть, [предписывает] (если не быть мраморным?), так что предписание стоиков справедливо можно назвать головой Медузы 12, которая обращает смотрящих [на нее] людей в мрамор. О вечно глупая [неразумная] наука стоиков! Если мы можем не спать и не бодрствовать, мы можем также не скорбеть и не радоваться. В отношении того, что он хочет нас лишить всякой тоски, это правильно, хотя и не может осуществиться; но он заблуждается в том, что ничего не обещает. Если бы меня призвали утешить несчастного, я бы давал те же самые советы, что стоик, поскольку для меня они так же или даже в большей степени важны. [Я утешал бы, однако], не таким способом, что свойство слабой души разрушаться от невзгод (ведь это вопрос о слове), но так, чтобы он, [человек], не огорчался и чтобы не умножал страдания, губительного и для тела, чтобы не совершал того, что терзало бы печалью друзей, врагов радовало, чтобы никто бесполезную и чрезмерную скорбь не превращал в порок. Затем я буду побуждать его обратить душу к другим вещам, откуда он может получить наслаждение. Наконец, чтобы возымел добрую надежду; вообще как телам, пораженным болезнями, не пойдут никоим образом на пользу предписания врачей, если не применяется для исцеления от болезни пригодное лечение, так тоскующей душе не принесут никакой пользы утешения, если не показать ей каких-то наслаждений.

(з) В таком случае наилучшим образом [действовал] Агамемнон 13: поскольку он был вынужден вернуть отцу Хрисеиду и испытывал по этой причине сильнейшую печаль, он позаботился отнять Брисеиду, почти равную красотой Хрисеиде у Ахилла (из-за которого [затем] был вынужден вернуть свою [пленницу]), чтобы выбить клин клином и унять тоску по утраченной подружке утешением с другой. Подобным образом можно сказать и относительно прочих невзгод, однако ради краткости мы [это] опускаем. Но вернусь к предмету обсуждения; если речь стоиков бесполезна для утешения в бедствиях, есть ли надежда, что она может кого-то побудить претерпевать бедствия, такие, как мучения, опасности, смерть?

III. (1) Ты, однако, здесь будешь спорить со мной с помощью авторитетов (потому что не можешь [вести спор] с помощью разума), так как мы видим, что, кроме тех, кто был назван, имелось много других, которые полагали, что ради добродетели не следует избегать никаких тяжких трудов,

[и] среди таких более всего выделяются Катон, Сципион и среди всех вместе Лукреция 14. Эти примеры меня совсем не убеждают, и я могу содеянное этими тремя лицами во имя закона стоиков опровергнуть. Неужели ты считаешь, что непременно мужественно поступает всякий, кто переносит трудности и не только не отказывается принять смерть, которую встречает, но и сам идет ей навстречу? Кто больше выносит, чем, к примеру, пираты, которым всегда хватает опасностей, или разбойники, которые среди опасностей проводят дни и ночи, или наихудшие слуги, которые предпочитают каждый день подвергаться истязаниям, чем исправляться? (2) Скажу и о тех, кто лишил себя жизни; чтобы не останавливаться на многих примерах, удовлетворюсь одним – с законом 15, который предписывал оставлять непогребенным того, кто наложил на себя руки, прежде чем в сенате не была изложена причина смерти. Этим законом дается понять, что многие худо поступали, убивая себя, среди них, если тщательно взвесить, пожалуй, [и] были те три человека, которых я только что назвал. Но я не хочу так спорить, чтобы не казалось, что я требую выкопать [их] из могил и оставить непогребенными и что я хулю столь высокие имена. Хотя какой вред мертвым оттого, что они лишаются погребения? (3) Итак, что следует сказать [относительно этих трех]? Неужели ради добродетели они хотели умереть? Нисколько, но ради наслаждения. Каким же образом? Если кто-то не может жить ради наслаждения, у него есть близкое [к этому]: избегать неприятностей. Ведь Катон и Сципион, каждый в меру своей возможности, понимали, сколь тяжело будет для них (обратите внимание на слабость души!) увидеть Цезаря, правящего в Риме, а именно недруга их обоих, и увидеть не только Цезаря, но всех приверженцев Цезаря облеченными высокой властью и одаренными высокими постами; помпеянцев же, чьими вождями они сами, бесспорно, были, теми, кто [должен] будет терпеть надменность победителей, как побежденные и пленные. (4) Это, как мне представляется, в общем ясно выразил Демосфен, показывая учителя Платона, когда он говорит: «Но кто считает, что он рожден для родины, обрекает себя на смерть, чтобы не видеть ее порабощенной» 16. Слушай причину: «Их более, чем смерть, устрашает унижение и бесчестие, которые придется выносить на порабощенной родине». Так, устрашившись этой тягостной судьбы, Катон и Сципион предпочли преимущество смерти жизни. Но сколь мужественно, я уже сказал. Ибо, на мой взгляд, они бы сделали превосходнее, не бежав от судьбы, но сражаясь с ней, свирепствующей против них, хотя многие сами создают себе злую судьбу.

Замечательно [говорит] Вергилий:

…Пусть рок, куда захочет, влечет нас, —

Что б ни случилось, судьбу побеждают любую

терпеньем.

И в другом месте:

Ты же, беде вопреки, не сдавайся и шествуй смелее,

Шествуй, доколе тебе позволит Фортуна 17.

И потому в одном месте он порицает самоубийц, так как они [убив себя] были невинны, говоря: