Владимир Моисеев - Футурономия. Социум [СИ]

Идеи, которые будут долгие-долгие годы кормить многочисленных ремесленников от фантастики — а давайте устроим революцию, свергнем тиранов и сатрапов, доверим власть хорошим парням, вот все и наладится — здесь не работают. Герои Замятина в эту чушь не верят. Революции оборачиваются для них обманом, предательством и духовной смертью. Людей используют для достижения своих «благородных» целей, а потом, получив по максимуму, отбрасывают за ненадобностью. Мы — люди привычные, а в 1920 году (напомню, что гражданская война еще не закончилась) подобные интерпретации были внове. Получается, что в человеке не заинтересованы ни революционеры, ни благодетели, и те и другие нуждаются в полезном винтике. Не удивительно, что в романе душу удаляют хирургическим путём, чтобы наверняка сделать человека «полезным обществу». И без Замятина известно, что мораль и совесть — главные препятствия на пути превращения человека в полезный винтик. Свобода — это возможность жить в соответствии со своей совестью.

Раб может смириться со своей участью, для этого ему достаточно стать обладателем персональной, пусть часто и ущербной, идеи эрзац-счастья. Приспособиться можно ко всему, а там, глядишь, и жизнь наладится. А что? Нам многого не надо. Главное, пользоваться случаем, своего не упускать и не борзеть сверх меры. Не гавкай на своего хозяина, будь полезен, а он тебе за это… конфету даст, или водочки нальет, или пригласит поучаствовать в литературном проекте. Можно прожить, и до нас так люди жили, жили-поживали да добра наживали.

У Замятина предугаданы идеи эрзац-счастья, пригодные для любования собственным рабством на долгие годы. То, что помогало обрести почву под ногами забитому рабу в древнем Риме, вполне сгодится и для демократически настроенного интеллигента нашего времени. Утопическое мышление заразно и кажется естественным.

Вот они. У нас героические предки, единое государство несет несмышленышам математически безошибочное счастье, каждый — только частичка единого государства, инстинкт несвободы органически присущ человеку (сейчас говорят: торчит в генах, формирует матрицу), нужно быть как все, беспрекословно подчиняться своему благодетелю, любые злоумышления и вольнодумство будут выявлены хранителями, наказание будет жестоким и справедливым. Если подчиняться и не требовать лишнего, то нам ничего не грозит. Так у Замятина.

Принято искать в подобных случаях ассоциации. Мне кажется это наивным. Конечно, дело не в ассоциациях — процесс пошёл, и мы часть его.

Представляется разумным включить в список методов, которыми должна пользоваться футурономия, литературные версии надежд и страхов, которые все мы испытываем перед будущим, то, что мы называем утопиями и антиутопиями. Не следует забывать, что кроме описания технологических чудес, поджидающих нас в будущем, важно рассмотреть эмоциональную картину обитателей будущего, признав, что среди них останется какое-то количество свободных людей.

Интересную обзорную статью про антиутопии опубликовал в «Московских новостях» Юрий Тихонравов [16]. Он отметил, что в последнее время поток утопий иссяк. Последними утопиями в кинематографе он назвал фильмы по книгам Кира Булычева об Алисе Селезневой и мангу Амано Кодзуэ «Аква» (2001–2008). По его словам и в литературе ситуация не лучше. Последними крупными произведениями были «Экотопия» (1975) американца Эрнеста Колленбаха и феминистская утопия Мардж Пирси «Женщина в конце времен». Перед ними были «Атлант расправил плечи» Айн Рэнд (1957) и «Остров» Олдоса Хаксли (1962). По мнению Ю. Тихонравова, все дело в том, что человечество больше не видит перед собой «никаких вдохновляющих проектов. Никаких радужных ожиданий. Никаких идеалов, осуществлением которых можно было бы заняться».

Его выводы о том, почему потребность в утопиях мало популярна, отличаются от моих, тем интереснее с ними познакомиться.

«Говорят, грядущее общество будет основано на торговле мечтами. Но с мечтами сейчас большие затруднения. Их нет. Стихия мечты, конечно, опаснее любых ураганов и наводнений. Она может убивать миллионами. Но жизнь без нее еще хуже.

Любая идеология жива, пока порождает утопическую литературу. Если попадаются авторы, которых она вдохновляет на создание живых образов, воплощающих соответствующий идеал, значит, возможность его реализации достаточно велика. Ухудшение качества и снижение количества утопических произведений свидетельствует о кризисе идеологии. Это значит, что идеал больше не кажется реалистичным, не вписывается в существующую жизнь, вообще не вдохновляет.

Кризис утопии как жанра — яркий показатель глобального идеологического кризиса. Никто не хочет изображать идеалы, потому что все идеалы при смерти. Даже возникает характерная для постмодернизма мысль: а нужны ли они вообще — может, без них как-нибудь? Но пока побеждает та идеология, утопия которой менее мертва, чем все остальные.

Современное общество без утопий есть реализация утопического проекта деидеологизации. Были такие утописты, которые хотели, чтобы человек «просто жил», не следуя никаким идеям, ради которых, в частности, можно умирать и убивать. «Пусть чай пьют да примусы починяют», а зачем — пусть не спрашивают.

И вот теперь этот несчастный человек места себе не находит от «просто жизни». Однако внушенный ему страх перед идеями в корне пресекает всякое движение в сторону какого-либо утопизма.

Сама мысль об утопии стала сегодня утопической. Человек теперь мечтает о мечте, хоть о какой-нибудь. Отсюда вытекает целый сюжет для утопического романа — общество, в котором у каждого есть хотя бы одна утопия. Утопий там столько, что они их экспортируют в иные галактики и с того живут. Может, и нам что-нибудь перепадет».

Но можно сказать и по-другому. Отсутствие мечты — вполне подходящая идеология для общества потребителей, прекрасно встроенного в современную экономику. Эта подмена произошла совсем недавно, мы и не заметили, когда отношение к потребителям странным образом изменилось. Теперь смысл их существования — удовлетворять потребности экономики. А ведь совсем недавно все было ровно наоборот — предприниматели и капиталисты пытались удовлетворить потребности потребителей, чтобы захватить рынок и получить максимальную прибыль. Надо полагать, что рынок уже захвачен, и получению прибыли ничто не угрожает.

Основной недостаток известных утопий заключается в том, что их писали умные люди, которые честно излагали свои представления о неизбежности построения в будущем идеального общества, основываясь на своих убеждениях и политических взглядах. Они почему-то думали, что остальные члены социума с восторгом примут их идеи. Внимательное изучение текстов позволяет сделать нелицеприятный вывод: построение утопического государства возможно только при условии проведения насильственного и максимально жестокого преобразования общества, в результате которого общественные связи заменяются системой правил, не допускающих ни малейшего отклонения от избранной идеологической модели поведения. Несогласные, не способные по каким-либо причинам (не всегда связанным с политикой, чаще моральным), подчиниться новым правилам, уничтожаются.