Витторио Страда - Марксизм в эпоху III Интернационала. Часть первая. От Октябрьской революции до кризиса 1929 года. Выпуск первый

Но не было единства и у большевиков: Зиновьев и Бухарин питали сильные симпатии к левым, к ним тяготел и Радек (кстати, заметим, что его поведение с февраля до лета 1921 года очень трудно объяснить) [1187]. Таким образом, Ленину еще больше, чем на предыдущих конгрессах, принадлежала решающая роль. Он никогда не разделял негативного отношения большинства Интернационала к «Открытому письму», а мартовские выступления убедили его в опасности путчизма (даже если он отказался квалифицировать их как путч). Относительно мартовских выступлений Ленин во многом был согласен с Леви; кроме того, он был довольно низкого мнения о способностях Бела Куна. Первый известный документ, с которым Ленин выступил в дискуссии на конгрессе, начинался словами: «Суть дела в том, что Леви политически в очень многом прав . К сожалению, он сделал ряд поступков, нарушающих дисциплину, за которые партия его исключила». Аналогичную позицию Ленин занял и в отношении Серрати: «Серрати виновен: в чем? Надо сказать точно, ясно по итальянскому вопросу, а не по вопросу об общей тактике» [1188]. Тогда же он назвал политику, отстаиваемую в «Открытом письме» (которая левым течением расценивалась как устаревшая, поскольку от нее отказались, или ее следовало интерпретировать в свете «теории наступления» [1189]), образцовой и обязательной для всех стран; по его мнению, в течение месяца после конгресса всех ее противников следовало исключить из Интернационала. Во время встреч, предшествовавших конгрессу, Ленин отверг как платформу левых, нашедшую выражение в тезисах, разработанных Куном и Тальгеймером, так и уступки этой линии, которые допускали Бухарин, Зиновьев и Радек в тезисах русской и немецкой делегаций. Так как левое течение не собиралось отступать со своих позиций, Ленин решил преодолеть несогласие Зиновьева и Бухарина и колебания Радека, прибегнув к положению о партийной дисциплине, чтобы русская делегация могла выступить с единых позиций. Политбюро русской партии в составе Ленина, Троцкого, Сталина, Каменева и Зиновьева решило опубликовать тезисы о тактике, разработанной в духе ленинских идей, и обязало всех членов делегации вести себя соответственно.

Первым пунктом повестки дня конгресса был доклад Троцкого о мировом экономическом кризисе. Оратор удивил многих делегатов своими оценками и особенно утверждением: «Сегодня мы впервые ощущаем и видим, что мы больше не так близки к конечной цели, к завоеванию власти, к мировой революции. В 1919 году мы говорили себе: это вопрос месяцев, сегодня мы говорим себе, что это вопрос, может быть, нескольких лет» [1190]. Эта концепция показалась слишком пессимистичной сторонникам «наступательной теории». Тальгеймер отверг ее открыто на пленарном заседании, венгр Йожеф Поганьи, соглашаясь с немецкой делегацией, потребовал на комиссии определить экономический кризис как «эпоху роста пролетарских выступлений, гражданской войны» [1191].

Водоразделом между двумя «крыльями» конгресса была общая оценка ситуации, и в частности оценка возможностей революционного развития. Ощущение стабильности политической обстановки на Западе побудило Ленина и Троцкого впервые с момента основания Интернационала решительно выступить против несвоевременных действий. Их речи были образцом наиболее резкой критики экстремизма за весь период существования Интернационала. И впервые в Коминтерне Ленин в числе задач, которые предстояло решить, указал задачу завоевания большинства рабочего класса до начала борьбы за власть [1192]. Этот поворот вызвал немалое удивление делегатов, большинство из которых не было к нему подготовлено. Ленин счел необходимым без обиняков и тактических компромиссов показать левым убожество их точки зрения, употребив резкие слова, вроде «оппортунизм», «правый», которые вызвали у них священный ужас. В предпоследний день конгресса на заседании с участием нескольких делегаций он заявил: «Наша единственная стратегия теперь – это стать сильнее, а потому умнее, благоразумнее, „оппортунистичнее“, и это мы должны сказать массам» [1193].

Несомненно, на результаты конгресса решающим образом повлияла позиция большевистской партии, личный авторитет Ленина и Троцкого. «Завоевание исключительного влияния на большинство рабочего класса, вовлечение наиболее активной части его в непосредственную борьбу является в настоящий момент важнейшей задачей Коммунистического Интернационала», – говорится в начале третьего раздела тезисов «о тактике», принятых III конгрессом [1194]. Тем не менее правое крыло конгресса одержало победу ценой компромисса. Предложение Ленина определить в тезисах «Открытое письмо» как «образцовый политический шаг» данной тактики [1195]было принято, но определение оказалось в контексте, который давал широкие возможности для различных толкований:

«Принимая во внимание, что в Западной Европе и Америке, где рабочие массы организованы в профессиональные союзы и политические партии и где поэтому можно лишь в очень редких случаях рассчитывать на непосредственно возникающие движения, коммунистические партии обязаны стремиться путем утверждения своего влияния в профессиональных союзах, путем усиления давления на другие партии, опирающиеся на пролетариат, начинать совместную борьбу за ближайшие интересы пролетариата. Причем в случае, если в эту борьбу будут втянуты некоммунистические партии, задача коммунистов будет состоять в том, чтобы заранее подготовить рабочие массы к возможности предательства со стороны некоммунистических партий в любой момент борьбы. Коммунисты должны по возможности обострять положение и доводить дело до того, чтобы в случае необходимости быть способными самостоятельно продолжать ее (ср. „Открытое письмо“ Объединенной коммунистической партии Германии, являющееся образцовым изложением данной тактики). Если давление коммунистической партии в печати и в профессиональных союзах окажется недостаточным, чтобы повести пролетариат единым фронтом в бой, то коммунистическая партия обязана самостоятельно вести в бой значительные массы пролетариата. Она обязана нарушить пассивность масс путем организации боевого пролетарского меньшинства» [1196].

Итак, поворот вправо, то есть переход к политике единого фронта, имел свои объективные и субъективные рамки. Социал-демократия была очень мало настроена действовать вместе с коммунистами; со своей стороны большевики не собирались ни прекращать преследования меньшевиков и эсеров, ни допускать их легального существования. Это было наибольшим препятствием для примирения Коминтерна и европейских социалистов, в частности, с 2½ Интернационалом. Эти и без того узкие рамки впоследствии сузились еще больше не только вследствие компромисса с левым крылом по тезисам «о тактике», но в основном из-за того, что два выдающихся лидера, которые могли провести на практике новую политическую линию, были выведены из III Интернационала: Серрати временно, а Леви окончательно. Пространство для проведения политики единого фронта оказалось ограничено также географически: оно включало лишь те страны, где коммунистические партии были так сильны, что могли заставить социал-демократов считать себя их партнерами. (В действительности речь шла только о нескольких европейских капиталистических государствах; именно они были основой проведения политики Коминтерна.)