Витторио Страда - Марксизм в эпоху III Интернационала. Часть первая. От Октябрьской революции до кризиса 1929 года. Выпуск первый

Январские сражения 1919 года были для Рудольфа Гильфердинга «Марной германской революции» [1172]: революционное движение было так ослаблено целым рядом поражений, что продолжало чувствовать их последствия в течение длительного времени и было не в состоянии использовать для изменения соотношения сил ситуацию, сложившуюся после поражения контрреволюционного путча весной 1920 года. Выводы спартаковцев о причинах январского поражения были разными. Вначале преобладало мнение, что оно явилось следствием слишком долгих колебаний. Лишь в результате других кровавых столкновений обнаружились и иные ошибки [1173]. В июне 1919 года конференция КПГ одобрила документ, в котором осуждался также путчизм:

«Такие крупные политические выступления, как всеобщие забастовки или вооруженные выступления, могут увенчаться успехом только тогда, когда они охватывают наиболее важные экономические области или всю страну. Действия более мелкого масштаба, преследующие политические цели, которые рассчитаны на захват политической власти, являются путчами. Коммунистическая партия их отвергает» [1174].

Строительство массовой коммунистической партии в Германии было долгим и трудным. Первый камень в развитие немецкого коммунизма был заложен расколом КПГ. Центральный Комитет во главе с Леви, состоявший почти исключительно из спартаковцев, постановил исключить левую оппозицию, которая в апреле 1920 года основала Коммунистическую рабочую партию Германии (КАРД, Kommunistische Arbeiterpartei Deutschlands). Хотя в тот момент из СДПГ ушло много рабочих, их радикализацией воспользовались отнюдь не коммунисты, а независимцы. На парламентских выборах 1920 года СДПГ вместо 37,9 процента в 1919 году получила лишь 21,6 процента, тогда как НСДПГ увеличила число голосов с 7,6 процента до 18 процентов; КПГ получила 2 процента. О массовой коммунистической партии в Германии можно говорить (хотя всегда в меньшей степени, чем о социал-демократической) лишь с того момента, когда большинство делегатов съезда НСДПГ в Галле, проходившего в октябре, приняло 21 условие приема в III Интернационал, а затем левое большинство этой партии влилось в КПГ. Однако в тот момент государственная власть была столь прочной, что ей не могли угрожать отчаянные попытки коммунистов поднять восстание (март 1921 года и октябрь 1923 года).

В конце мировой войны большевистские лидеры считали, что другие пролетарские революции победят в ближайшие месяцы. Их оптимизму был нанесен первый удар, когда потерпела поражение Венгерская Советская республика; однако они продолжали делать ставку на победу в ближайшие годы в других странах. Ленин и Исполком Коминтерна в дни капповского путча рассчитывали на скорейшее установление Советской власти в Германии. Новая волна оптимизма достигла своего апогея летом 1920 года, когда Красная Армия дошла до Варшавы. Наступление на Польшу началось после того, как было отбито польское наступление, в результате которого был временно оккупирован Киев, и после решения руководства большевистской партии, которое далось ему нелегко. Ленин высказался в пользу наступления на исконно польские земли, несмотря на предупреждения польских коммунистов, а также Карла Радека, Троцкого, Рыкова и Сталина: было ясно, что он боялся изоляции русской революции и в военном поражении польского государства видел возможность ускорить революцию в Германии или где-либо еще. После поражения Красной Армии на Висле надежды Москвы сосредоточились на Италии, где рабочие взяли заводы и фабрики в свои руки. Исполком Коминтерна направил обращение к итальянскому пролетариату с призывом развивать свое движение и переходить ко всеобщему восстанию. Призыв противоречил мнению руководителей итальянских коммунистов главным образом потому, что был направлен тогда, когда борьба в основном уже завершилась; это свидетельствовало о том, что из Москвы было трудно вмешиваться в действия партий далеких стран. Действительно, еще в ноябре 1920 года Ленин говорил о возможности ускорить революцию в Англии, Франции и Соединенных Штатах, «если эти страны решатся блокировать пролетарскую и советскую итальянскую республику» [1175], но развитие событий заставляло осторожнее соразмерять надежды со временем.

Тем не менее революционный оптимизм был характерной чертой всего Коминтерна. Даже скептики в нем считали, что победа революции в других странах – дело нескольких лет. При этом обсуждались не только расчеты сроков революции, но и отношение к путчам. Характерно, что руководство Коминтерна до той поры старалось говорить об этом как можно меньше. Один лишь Радек отмечал, что целый ряд выступлений немецких рабочих был несвоевременным: аналогичных мнений никогда не высказывали ни Ленин, ни Зиновьев, ни Бухарин. Спартаковцев, в частности Леви, большевики обвиняли в чрезмерном «антипутчизме». В этом плане, как говорил Сприано, «генеральной линией» «было использовать любую возможность, вызывать любые революционные столкновения, идти на разрыв с оппортунистами, ибо все, даже поражение, было лучше бездействия» [1176].

Поворот в этой ориентации наметился постепенно к 1921 году и вызвал множество острых конфликтов.

Начало новой политике положил Центральный Комитет КПГ, направивший 7 января 1921 года «Открытое письмо» в адрес других партий (СДПГ, НСДПГ, КРПГ) и профсоюзов. Этот документ, написанный Радеком и Леви [1177], призывал к совместным действиям рабочих и служащих за удовлетворение их насущных экономических и политических требований, в числе которых были: повышение заработной платы, разоружение и ликвидация военных формирований буржуазии, создание пролетарских организаций для защиты интересов рабочих. А относительно генеральной линии в «Открытом письме» говорилось:

«Предлагая этот план действий, мы не скрываем ни от себя, ни от рабочих масс, что названные требования не помогут избавиться от нищеты. Не отказываясь в настоящий момент от продолжения пропаганды в рабочих массах идеи борьбы за диктатуру пролетариата как единственного пути к полному освобождению, не отказываясь призывать рабочие массы и руководить ими в каждый подходящий момент для борьбы за достижение этой цели, Объединенная коммунистическая партия готова к совместным действиям за достижение перечисленных выше целей с другими партиями, которые опираются на пролетариат» [1178].

Политика, о которой шла речь в «Открытом письме», была выработана с учетом предыдущего опыта, например: решения, принятого Центральным Комитетом КПГ после поражения капповского путча, встать в конструктивную оппозицию к правительству СДПГ – НСДПГ; решения о совместных действиях рабочих партий по отношению к блокаде Польши; резолюции II конгресса Интернационала о вступлении Коммунистической партии Великобритании в лейбористскую партию и т.д. Однако все названные моменты укладывались в рамки ориентации, целью которой было быстрее разгромить социал-демократию. Напротив, в основе «Открытого письма» лежало подтверждение относительной жизнеспособности реформистских партий. Совместные же действия с ними рассматривались не как некое исключительное явление, а как обычный способ делать политику, именно потому, что отправным моментом была констатация замедления темпов развития революции, как давно уже считали Радек и Леви. И все же в тексте не содержалось это предположение, и в последующие месяцы «Открытое письмо» стало предметом споров в КПГ и в Коминтерне, в основе которых, в категорически ли выраженной форме или нет, содержалась различная оценка темпов развития революции. Уже в феврале, месяц спустя после опубликования документа, большинство руководителей Интернационала – и в их числе Зиновьев, Бухарин и Бела Кун – высказалось против политики «Открытого письма», которую защищали только Радек и немецкий делегат Курт Гейер. Тем не менее, поскольку Ленин не был согласен с мнением большинства, не было принято никакой резолюции и решение вопроса было перенесено на III конгресс Коминтерна [1179].