Витторио Страда - Марксизм в эпоху III Интернационала. Часть первая. От Октябрьской революции до кризиса 1929 года. Выпуск первый

Хотя он и признавал большевистскую революцию как «знаменательное событие огромной важности для пролетариата всех стран», поскольку «впервые в мировой истории социалистическая партия завоевала власть в огромном государстве» [89] Ibid., p. 118. , он считал, однако, что настойчивые попытки большевиков установить социализм с помощью диктатуры меньшинства в отсталой аграрной России, где отсутствовали какие бы то ни было предпосылки социализма, обречены на провал. Конечно, большевики ожидали, что их революция послужит отправным пунктом социалистической революции в Европе, которая позволит им преодолеть российскую отсталость, но это была «еще не доказанная гипотеза». Нельзя было положиться на крестьян, которые в ходе начатых большевиками аграрных преобразований предпочли следовать курсу ревизиониста Эдуарда Давида – как ехидно замечал Каутский – и расширили свои мелкие земельные участки за счет крупных земельных владений [90] Ibid., p. 60, 90 – 92, 102 – 105. .

Однако самый горький его упрек был высказан в адрес большевистской теории и практики «диктатуры пролетариата». Он выносил свой приговор «форме правления», которая «на протяжении целой исторической эпохи» с помощью «голой власти» собиралась разоружать оппозицию, лишая ее права голоса, свободы печати и организации. По Каутскому, Маркс понимал диктатуру пролетариата как такую «политическую ситуацию», в которой пролетариат, представляя большинство населения, руководит обществом на «демократических началах» и прибегает к силе лишь в целях «защиты демократии, а не для ее удушения» [91] Ibid., p. 44, 46, 48, 51, 119 – 120. . Он утверждал, что диктатура, подобная большевистской и полагающаяся на «всемогущество воли и силы», приведет лишь к гражданской войне или к «апатии и летаргии масс», в то время как социализм требует активного творческого сотрудничества масс и их «экономического самоуправления», что может быть лишь «в условиях абсолютной свободы». Поскольку социализм – не просто разрушение капитализма и его замена государственно-бюрократической организацией производства, диктатура большевиков, по Каутскому, обречена на провал и «обязательно закончится приходом к власти какого-либо Кромвеля или Наполеона» [92] Ibid., p. 46 – 49, 56. . Однако, несмотря на все это, русскую революцию, считал он, еще можно было спасти, заменить большевистскую диктатуру демократией. Даже в отсталой России Каутский «не мыслил социализма без демократии» [93] Ibid., p. 15. .

В своих последующих антибольшевистских брошюрах [94] Особенно в таких брошюрах, как «Terrorismus und Kommunismus». London, 1920; «Von der Demokratie zur Staatssklaverei: Eine Auseinandersetzung mit Trotski». Berlin, 1921. Каутский продолжал противопоставлять друг другу большевистскую демократию и диктатуру, подчеркивая «упразднение демократии» как «первородный грех» последней и находя целый ряд второстепенных огрехов, которые способствовали созданию «самого гнетущего деспотизма, который когда-либо знала Россия» [95] K . Kautsky . Von der Demokratie zur Staatssklaverei, op. cit., S. 43; Terrorismus und Kommunismus, op. cit., S. 217. . Он показывал при этом, насколько еще не созрела Россия для социализма и насколько необходимы для социализма подготовка и воспитание масс, равно как и их вождей. Будучи марксистами, замечал Каутский, большевики должны были прекрасно понимать, что они пытаются сделать невозможное, намереваясь совершить «скачок» из феодализма в социалистическое общество [96] Ibid., S. 188, 220. и абсолютно не принимая в расчет субъективных факторов и объективных экономических законов.

«В итоге всегда одерживают верх экономические законы. Они равнодушны к характеру политической конституции, будь она абсолютистской, демократической или советской. Любая попытка нарушить эти законы и заменить каноны экономического развития какой-то абстрактной формой, в том числе и диктатурой, независимо от ее конституционной базы, не может изменить конечного результата, который предрешен экономическими условиями, и не может представлять собой ничего, кроме эксперимента, обреченного на провал после того, как он повлечет за собой многочисленные жертвы. С точки зрения марксизма, нет ничего гибельнее поисков политической конституции, не уважающей экономических законов и направленной на то, чтобы гарантировать построение социализма» [97] K . Kautsky . Rosa Luxemburg und der Bolschewismus. – In: «Der Kampf», XV, Februar 1922, № 2, S. 39. .

Возможно, несправедливо по отношению к Каутскому кончать разговор о нем этим перлом догматической веры, ибо нам хорошо известно, что его критика в адрес большевистской революции и его возмущение «татарским социализмом» [98] K . Kautsky . Terrorismus und Kommunismus, op. cit., S. 232. были вызваны и вдохновлялись его постоянной борьбой за демократию и человеческое достоинство. Тем не менее это его высказывание хорошо иллюстрирует скудость его марксистской философии, которая в поисках политической основы верности демократии и гуманному социализму не смогла предложить ничего иного, кроме чисто экономического детерминизма.

В то время как Каутский анализировал большевистскую революцию со всевозрастающей неприязнью, Роза Люксембург, его соперница в левом крыле немецкой социал-демократии, с восторгом встретила ее победу и «с энтузиазмом, но в то же время критически» [99] См. R . Luxemburg . J’etais, Je suis, Je serai! Correspondence 1914 – 1918, Paris, 1977, p. 366. указывала на ее успехи и самые неприятные стороны ее развития, принимая живое участие во всем. Роза Люксембург, естественно, приветствовала в качестве революционных добродетелей многое из того, что «меньшевик» Каутский клеймил как пороки большевизма, в особенности «решительность, с которой Ленин и товарищи в решающий момент смогли выдвинуть единственный лозунг, зовущий вперед: „Вся власть пролетариату и крестьянству!“, и установили „диктатуру пролетариата в целях построения социализма“. Превратив „конечные цели“ социализма в „непосредственную программу практической политики“, они одновременно спасли русскую революцию и „честь международного социализма“» [100] См.: R . Luxemburg . Die russische Revolution. Hamburg, 1948 (цит. по изданию в итальянском переводе: R . Luxemburg . La rivoluzione russa. – In: «Scritti scelti», a cura di L. Amodio. Torino, 1975, p. 577 – 578). . Дело большевиков, писала она, опровергло доктринерство и навсегда сорвало маску с меньшевиков (и с Каутского), разогнав туман «схематической абстракции», согласно которой Россия еще не созрела для социальной революции и диктатуры пролетариата, поскольку была «экономически отсталой и преимущественно аграрной страной» [101] Ibid., p. 566 – 567; а также: R . Luxemburg . Die russische Tragödie. – In: «Spartacus», Sept. 1918, № 11 (цит. по изданию в итальянском переводе в сборнике «Scritti scelti», op. cit., p. 554 – 555). . Люксембург без колебаний одобрила крупномасштабную дальновидную стратегию и решимость большевиков выйти за национальные границы русской революции. «То, что большевики полностью основывали свою политику на мировой революции пролетариата, – заявляла она, – действительно самое блестящее свидетельство их политической дальновидности и принципиальной твердости, уверенной хватки их политики» [102] R . Luxemburg . Die russische Revolution, op. cit., p. 568. .