Витторио Страда - Марксизм в эпоху III Интернационала. Часть первая. От Октябрьской революции до кризиса 1929 года. Выпуск первый

Характеристика государства и его деятельности оказывалась предельно упрощенной и отражающей прежде всего лицо русского самодержавия. Великие социальные битвы рабочих, которые с середины XIX века способствовали изменению устройства и функций государственного аппарата во многих европейских странах, теряли в этой интерпретации свое существенное историческое значение. Однако в ленинской концепции революции эти его выводы оказывались вполне закономерными; они дополняли представление о содержании и целях европейской и мировой революции, а в России служили оправданием Советов как основы нового государственного аппарата.

Ленин утверждал, что ядро марксизма – это вопрос о диктатуре пролетариата, «т.е. власти, не разделяемой ни с кем и опирающейся непосредственно на вооруженную силу масс» [166] Там же, с. 26. . Однако следует напомнить, что, хотя большевики и добились нового революционного подъема, в чем им немало помогли условия абсолютистского государства, они все же находились под сильным влиянием демократической традиции российского освободительного движения. Большевистская программа 1917 года была проникнута открыто выраженным демократизмом [167] Там же, с. 135 и далее. , и основу их тактики до этого составляла борьба за завоевание большинства в Советах. Поэтому Ленин не мог представлять себе диктатуру пролетариата просто как государство, основанное на насилии; он отмечал в ней процесс «превращения количества в качество»: в ней демократия реализуется столь последовательно и полно, что государство – «особая сила для подавления определенного класса» – превращается в «нечто такое, что уже не есть собственно государство» [168] Там же, с. 42. . Регулярная армия, полиция, бюрократия будут упразднены, но, естественно, в дальнейшем общество не сможет обойтись без администрации и иерархии, однако появится такой строй, при котором все эти задачи будут максимально упрощены и постепенно «отпадут, как особые функции особого слоя людей» [169] Там же, с. 50. . Останутся «представительные учреждения» и «выборность», но не будет парламентаризма как системы, «как разделения труда законодательного и исполнительного»; органы нового государства будут носить рабочий характер [170] Там же, с. 46, 48. . Примером такого государства была Парижская Коммуна 1871 года; подобное государство должно быть «государством Советов» [171] Там же, с. 56 и 97. .

Ленинская трактовка создавала образ будущего пролетарского государства, основанного на преимущественно прямой демократии общества при переходе от социализма к коммунизму. В этом снова проявилась недостаточная полнота анализа реального положения дел, который Ленин подменил теоретической спекуляцией. Влияние «Государства и революции» на дальнейшее политическое и идеологическое развитие коммунистического движения нельзя объяснить только конкретным содержанием этой работы или ее теоретическим уровнем. Прежде всего этот труд был результатом ориентации, уже намеченной в «Апрельских тезисах», и в то же время мотивировал и подтверждал необходимость и неизбежность насильственного социального переворота как предпосылки перехода к социализму.

Это значение ленинского труда особо четко проявляется во временнóм контексте. До него социалистическая мысль, не обращавшаяся в течение долгих лет довольно мирного развития к перспективе прямого насильственного переворота, делала ставку на политическую демократию и рассматривала демократическую республику как форму государственного строя, способствующую переходу к социализму. Подобные соображения, вытекавшие из последних работ и писем Энгельса, поначалу не были чужды и самому Ленину. По крайней мере в какой-то части он защищал их во время войны и в ходе полемики с «левым коммунизмом» Бухарина и Пятакова. Однако в 1917 году положение радикально изменилось: в России начиналось построение демократического государственного аппарата, и было очевидно, что при существующем соотношении социальных сил большевики не смогут контролировать эту систему демократическими методами; ее становление и укрепление могло серьезно ограничить и даже свести на нет их политическое влияние. Кроме того, в стране с такой социально-экономической структурой, как Россия, власть социалистов не могла быть обеспечена средствами демократии, поскольку в этом случае сама власть не сумела бы завоевать себе достаточно широкой и стабильной социальной базы. Два направления – одно, имеющее целью немедленный политический социалистический переворот, и второе, стремящееся к сохранению и использованию институтов и средств политической демократии, – взаимно исключали друг друга.

Естественно, это было характерно не только для одной России. Если в этой стране более, чем в других, социалисты убеждались в невозможности завоевать и сохранить государственную власть в условиях парламентской демократической республики, то в других, в том числе и развитых странах с сильным и многочисленным рабочим классом определенное соотношение общественно-политических сил ясно указывало, что радикальные социалистические группы и их партии не смогут завоевать политическую власть на основе всеобщего избирательного права. И коль скоро мы хотим правильно понять причины глубокого и длительного влияния «Государства и революции» на все последующее идеологическое развитие коммунистического движения, мы должны сделать вывод, что это объясняется, в частности, тем, что Ленин нанес сокрушительный удар по традиционной социалистической концепции политической демократии, доказав, что без ликвидации демократического парламентского строя быстрый политический социалистический переворот был бы невозможен.

На фоне этой основной реальности остальные части ленинского труда, в которых развивается идея государства «типа Парижской Коммуны», имеют второстепенное значение. Они были обусловлены идеологической традицией социалистического марксистского движения и в качестве общей мотивировки системы «прямой демократии» определенным образом способствовали диверсификации идеологических течений последующих лет, но оказались иллюзорными в самой практике большевиков. Поскольку не сложилось условий для становления традиционных институтов политической демократии, то вряд ли могли появиться и возможности для утверждения «прямой демократии».

Книга «Государство и революция», написанная в августе – сентябре 1917 года, была издана только в 1918 году, то есть стала доступной общественности лишь после Октябрьской революции и победы большевиков. Ее концепция оказалась плодотворной в том смысле, что получила широкое распространение и встретила живой отклик. Впрочем, наряду с государственной практикой большевиков она стала предметом длительной и острой полемики в международных социалистических кругах. Эта полемика с особой силой разгорелась в первые годы после Октябрьской революции. В той или иной мере в ней приняли участие представители различных течений и оттенков социалистической мысли: Люксембург и Троцкий, Каутский и Мартов, Бухарин и другие. В общем, противники большевиков доказывали, что государственная власть при социализме может выполнять определенную социальную функцию и сохранять свой социалистический характер лишь при условии ее организации на демократической основе. Некоторые (и среди них Каутский) защищали идею парламентской демократической республики как самой выгодной формы организации государственной власти при социализме и считали, что Советы не способны стать основой государственного механизма. Они утверждали, что у Советов есть совершенно конкретное социальное содержание, обусловленное их базой в обществе, и потому они неизбежно ведут к исключению широких слоев населения из участия в государственных делах. На это Ленин и другие большевики отвечали ссылкой на то, что любая государственная власть имеет определенное социальное содержание. Так, парламентская демократическая республика оставалась для них просто формой «диктатуры буржуазии». По более существенным вопросам дискуссии, например «диктатуре пролетариата» как типе государства и о соотношении между ним и политической демократией, их ответы были в основном уклончивыми. Правда, в единственном добавлении ко второму изданию (конец 1918 года) отмечалось: