Герберт Харт - Понятие права

Более важным основанием для различения является следующее. Правила международного права, подобно правилам внутригосударственного права, часто совершенно индифферентны к морали. Правило может существовать, поскольку удобно или необходимо иметь ясное четкое правило относительно вопросов, которых оно касается, а не потому что этому частному правилу придается какая-либо нравственная важность. Оно вполне может быть лишь одним из огромного числа возможных правил, любое из которых работало бы в равной степени хорошо.

Следовательно, правила закона, внутригосударственные или международные, обычно содержат множество конкретных подробностей и проводят произвольные различения, которые были бы непонятны в качестве элементов моральных правил или принципов. Верно то, что мы не должны быть догматичны относительно возможного содержания общественной нравственности: как мы видели в пятой главе, нравственность социальной группы может содержать многое, предписывая то, что может показаться абсурдным или предрассудочным, когда рассматривается в свете современного знания. Таким образом, возможно, хотя и трудно, представить, что люди с общими представлениями, весьма отличающимися от наших, могли бы прийти к тому, чтобы придавать нравственную значимость вождению по левой стороне дороги вместо правой или могли бы чувствовать моральную вину в случае нарушения обещания, засвидетельствованного двумя свидетелями, но не чувствовать такой вины, если был всего лишь один свидетель. Хотя такие странные формы нравственности возможны, все же остается истинным то, что нравственность не может (логически) содержать правила, которые в основном воспринимаются теми, кто подписался под ними, никак не более предпочтительными, чем альтернативы им, и не обладающими никакой самостоятельной важностью. Право, однако, хотя также содержит многое, что обладает нравственной значимостью, может и действительно содержит как раз такие правила и произвольные различения, формальности и в высшей степени конкретные детали, которые будет наиболее трудно понять как часть нравственности. В то же время это не мешает им оставаться естественными и легко понятными чертами права. Ибо одной из типичных функций права, в отличие от морали, является вводить как раз такие элементы для того, чтобы максимизировать определенность и предсказуемость и облегчить доказательство и оценку требований. Внимание к формам и деталям, доведенное до крайности, принесло праву упреки в «формализме» и «легализме»; однако важно помнить, что эти пороки являются преувеличениями некоторых отличительных свойств права.

Именно по этой причине мы как раз и ожидаем, что внутригосударственная правовая система, а не мораль, скажет нам о том, сколько свидетелей необходимо иметь для того, чтобы завещание было действительно, — точно так же мы ожидаем и от международного права, а не от нравственности, что оно скажет нам такие вещи, как количество дней, которое судно воюющей стороны может оставаться в нейтральном порту для заправки или ремонта; как ширина территориальных вод; как методы, которые надлежит использовать для их измерения. Необходимо и желательно, чтобы все эти вещи делали правила закона, но пока остается понимание, что эти правила могут в равной мере принимать одну из нескольких форм или важны лишь как одно из многих возможных средств достижения конкретной цели, они остаются отличными от правил, которые имеют статус моральных в личной или общественной жизни. Конечно, не все правила международного права такого формального, произвольного или морально нейтрального типа. Идея здесь только в том, что правила закона могут, а правила морали не могут быть такого типа.

Разница в характере между международным правом и чем-либо, что мы естественно можем воспринимать как нравственность, имеет и другой аспект. Хотя может оказаться, что действие закона, требующего или запрещающего определенные практики, в конечном счете осуществит перемены в морали группы, понятие законодательной власти, производящей или отменяющей нравственные правила, абсурдно, как мы видели в седьмой главе. Законодательная власть не может ввести новое правило и придать ему статус морального правила по своему велению (fiat, «да будет так»), так же как невозможно теми же средствами придать правилу статус традиции, хотя причины, почему это так, могут не быть одними и теми же в двух разных случаях. Соответственно, нравственности не просто не хватает или она, по случайности, не имеет законодательного органа: сама идея изменения посредством человеческого законодательного повеления (fiat) противна идее нравственности. Это так потому что мы осознаем нравственность как окончательный образец, по которому оцениваются человеческие действия (законодательные или другие). Контраст с международным правом очевиден. Нет ничего в природе или в функциях международного права, что было бы подобным образом несовместимо с идеей о том, что правила могут быть объектом законодательного изменения; отсутствие законодательного органа можно воспринимать просто как дефект, который однажды исправят.

Наконец, мы можем отметить параллель в теории международного права с аргументом, подвергнутым критике в пятой главе, о том, что даже если частные правила внутригосударственного права и могут конфликтовать с нравственностью, тем не менее система как целое должна покоиться на общераспространенном убеждении, что существует моральная обязанность подчиняться ее правилам, хотя особых исключительных случаях нечто может их перевесить. В дискуссии об «основаниях» международного права часто говорится, что как последнее средство правила международного права должны покоиться на убежденности государств, что существует моральная обязанность подчиняться им [117]; однако если это означает более, нежели то, что обязанности, которые они признают, не могут быть проведены в жизнь официально организованными санкциями, то, по-видимому, нет причины принимать это утверждение о моральности международного права. Конечно, возможно помыслить обстоятельства, которые определенно оправдали бы наше мнение, что государство рассматривает некоторый курс поведения, требуемый международным правом, как морально обязательный, и действует по этой причине. Оно могло бы, например, продолжать исполнять обязательства обременительного договора из-за явного вреда для человечества, который последует, если уверенность в договорах будет сильно поколеблена, или из-за ощущения, что единственно честным будет возложить на себя утомительное бремя кодекса, из которого оно, в свою очередь, извлекло пользу в прошлом, когда бремя возлагалось на других. Чьи в точности мотивы, мысли и чувства в таких случаях моральной убежденности надлежит приписать государству — это вопрос, которым нам нет нужды обременять себя здесь.